↧
С праздником 9 мая! С Днем Победы! Помню и горжусь!
↧
XVI-century Milan-casted bronze canon in the Museu Militar, Lisbon
Very interesting material about XVI-century canon: Ridella RG.The lone surviving. A 16th-century bronze canon once fitting the Spanish Duchy of Milan now in the Museu Militar, Lisbon. // Armi antiche. 2016. P. 31-54. (link to the article)
↧
↧
Круглый стол «Актуальные вопросы изучения истории стрелецкого гарнизона Москвы XVI-XVII вв. (к 320-летию начала роспуска стрелецкого гарнизона)».
В этом году традиционная майская конференция в Артмузее, к огромному сожалению, так и не состоялась (ее перенесли на следующий год), но зато 15 мая в Москве в музее РВИО «Стрелецкие палаты» (сайт музея: ссылка) состоялся круглый стол «Актуальные вопросы изучения истории стрелецкого гарнизона Москвы XVI-XVII вв. (к 320-летию начала роспуска стрелецкого гарнизона)». Мероприятие оказалось очень представительным и содержательным, организаторам удалось собрать ведущих экспертов и исследователей по российской армии XVII в. с очень интересными сообщениями, за что отдельное спасибо Галине Анатольевне Широковой и Максиму Юрьевичу Романову.
Организаторы обещают, что летом материалы Круглого стола будут опубликованы отдельным сборником, а пока небольшие мини-рецензии / комментарии к прозвучавшим докладам, итак:
- Пахомов Игорь Николаевич, «Участие стрельцов в «Молодинской кампании» 1572 года» - этот и два последующих утренних доклада я, к своему огромному сожалению, пропустил…
- Горбатов Егор Николаевич, «Стрелецкие головы из жильцов в период царствования Михаила Федоровича (1613-1645 гг.)»
- Чубинский Александр Николаевич, «Что такое русский бердыш?» - доклад я пропустил, но еще раз подчеркну: с бердыша НЕ стреляли!!!
- Малов Александр Витальевич, «Первые сведения о знаменах московских стрельцов. 1613–1618 гг. – доклад был проиллюстрирован реконструкциями 8 (кажется…) стрелецких приказных знамен на 1613-1618 гг. Будем надеяться, что в сборнике опубликуют не только текст, но и иллюстрации
- Курбатов Олег Александрович, "Снаряжение и служилое платье стрельцов в эпоху первых Романовых: традиционный взгляд и новые источники"– очень подробный, содержательный и обстоятельный доклад со множеством деталей и фактов, пересказывать его бесполезно, надо просто дождаться публикации. - Бабулин Игорь Борисович, «От штурма Смоленска до взятия Чернигова. Московские стрельцы в боях и походах с 1654 по 1669 гг.» - значительная часть доклада была посвящена теме восстановления иерархии и полковых историй московских стрелецких приказов. Автор рассказал о своих совместных с Рустэмом Ахметовым исследованиях и наработках в части методологии и имеющихся данных. В частности, о возможности восстановления преемственности приказов по спискам сотников, которые меняли приказы значительно реже голов. Подробный и обстоятельный рассказ об участии стрельцов в боях и походах в ходе выступления автора прервался на 1655 г., но надеюсь, что в печатной версии будет подробный разбор вплоть до 1669 г.
- Великанов Владимир Сергеевич, «Службы московских стрельцов в малороссийских городах в 1650-80-х гг.» - дальше был ваш скромный слуга :). Я постарался собрать сведения обо всех гарнизонных службах московских стрельцов в малороссийских городах в 1654-1689 гг., и надеюсь, что процентов на 80-90% мне это удалось. Есть некоторые «пробелы», связанные с Переяславлем и Черниговым, о которых я честно упоминаю в тексте, но Киев разобран практически на каждый год с фактической численностью всех приказов.
- Пастухов Алексей Михайлович, «Стрельцы в посольском войске Ф.А. Головина (1689 год)» - очень подробный и обстоятельный рассказ об обороне Албазина в 1685 и 1686-87 гг., а также походе «посольского войска» Ф. Головина 1686-89 гг. Автор привел очень интересные сведения о реальной численности цинских войск как под Албазином, так и под Нерчинском в 1689 г. Также в докладе было приведено множество очень интересных сведений об обстановке в Прибайкалье в те годы, и тех условиях и обстоятельствах, в которых заключался Нерчинский договор 1689 г.
- Романов Максим Юрьевич, «О некоторых неизученных аспектах организации службы московских стрельцов в конце XVII века» - в своем докладе автор поднял вопросы организации и численности московских стрельцов в 1680-х (было ли сокращение 4 приказов в 1683 г.?) и 1690-х (сколько же их было в 1698 г.? во всем ли прав М.Д. Рабинович или что-то и кого-то упустил?). Также часть доклада была посвящена теме восстановления иерархии и полковых историй московских стрельцов.
- Евдокимов Роман Николаевич, «Казаки Стрелецкого приказа в 1-й половине XVII века» - этот доклад скорее постановка вопроса, т.к. тема собственно городовых казаков и особенностей формирования их как особой военно-служилой страты так толком и не исследована. В ходе обсуждения все сошлись на том, что собственно единой «страты» с какими-то стандартными правилами/условиями не было, и отдельные казачьи корпорации (станицы) существенно отличались друг от друга по условиям несения службы, что, как правило, было связано с историей (обстоятельствами) их поступления на службу.
В общем, повторюсь, Круглый стол получился очень интересным и содержательным (10 докладов и из них ни одного "проходного"), и все мы будет с нетерпением ждать публикации его материалов, а также следующего подобного мероприятия.
Также я хотел бы еще раз поблагодарить за организацию мероприятия и последующий коллоквиум Галину Анатольевну Широкову, которая собрала нас в своем музее, и Максима Юрьевича Романова, который во многом всех нас сорганизовал.
↧
Осмаченко М.В. Днепровский поход Г.И. Косагова 1687 г. (на правах рецензии)
Я давно интересуюсь Крымскими походами 1687-89 гг., и на днях мне прислали статью на тему: Осмаченко Максим Владимирович. Днепровский поход Г. И. Косагова (1687 год) // Материалы конференций СПб ГБУ ДМ «ФОРПОСТ» за 2017 год: Военная история: даты, факты, люди; Тенденции развития доброволь- чества в Санкт-Петербурге / Под ред. В. А. Носова, С. А. Пищулина, В. С. Полянского. — СПб.: ГБУ ДМ «ФОРПОСТ», 2017. С. 19-23 (полный текст см ниже). Судя по упоминанию научного руководителя (д. и. н., профессор Павлов Андрей Павлович, Кафедра истории России с древнейших времён до XX века СПбГУ), Осмаченко либо дипломник, либо аспирант. Но это обстоятельство вряд ли отменяет тот факт, что автор должен все-таки разобраться в заявленной теме и быть аккуратным в трактовке имеющихся у него сведений. Итак, приступим…
Статья, судя по заголовку, посвящена Днепровскому походу Г.И. Косагова в 1687 г., а в списке литературы и сносках есть и монография Кирилла Кочегарова (ссылка) и моя статья по Днепровскому походу Л.Р. Неплюева в 1687 г. (ссылка) Однако ни Кирилл, ни я не узнали сведения из своих работ!!! Во-первых, корпус Г.И. Косагова был послан в Каменный Затон еще летом предыдущего 1686 г. и зимовал там в 1686-87 гг., о чем подробно пишет К. Кочегаров в своей монографии, и упоминаю я в своей статье. Поэтому непонятно, о каком «Днепровском походе Г.И. Косагова 1687 г.» вообще может идти речь!!! Если уж говорить о походе, то «поход 1686-87 гг.»!!! Но об отправке Косагова на Днепр летом 1686 г. Осмаченко вообще не упоминает, Косагов у него возникает лишь в июне 1687 г. как часть корпуса Л.Р. Неплюева…
При этом Неплюев в 1-м Крымском походе 1687 г. оказывается командовал у В.В. Голицына «полком правой руки» - это ВООБЩЕ ЧТО ТАКОЕ??? Какой «полк правой руки»??? Армия В.В. Голицына состояла из разрядных полков, при этом Севский полк Л.Р. Неплюева был включен в Большой полк самого В.В. Голицына. Я об этом прямо пишу в своей статье, на которую ссылается Османченко!!!
Идем дальше, посылка корпуса Л.Р. Неплюева к Каменному Затону оказывается обезопасила бы тыл главной армии… Какой тыл? Какой армии? Армия Голицына уже к тому моменту развернулась и пошла домой. Голицыну нужен был хоть какой-нибудь успех, и он надеялся действиями Неплюева и Косагова у Казыкерменя как-то сгладить эффект от неудачи своего похода.
Бой 5 (15) июля описан как-то странно, но Б*г с ним… Дальше просто феерический авторский тезис: «Отряд Косагова продолжил успешные действия на Днепре, предприняв нападения на крепости Шах-Кермен, Изюм-Кермен и Ислам-Кермен. Все они были захвачены вместе с припасами и фуражом». Это он о ЧЕМ??? Откуда этот БРЕД??? Честно скажу, что на этом моменте и я, и Кирилл Кочегаров вдруг «осознали», что ранее мы изучали «какой-то не тот поход 1687 г.»… Дело в том, что после боя 5 (15) июля отряды Косагова и Неплюева были блокированы татарами в своих лагерях и даже на фуражировки далеко от укреплений боялись отходить! А тут, согласно Осмаченко, были взяты Казыкермень и соседние форты (паланки). Как жаль, что никто из отечественных историков ранее об этом ничего не знал!
Но Осмаченко на этом не остановился: «Дальнейшее нападение сил Косагова на главный оплот турок на Днепре — крепость Очаков — сковало основные силы белгородской орды, что значительно снизило боеспособность татарских сил в Приднепровье». Этот ФАНТАЗИЙНЫЙ БРЕД даже невозможно комментировать… Разумеется, ни к какому Очакову Косагов не ходил. Максимум, что было - это небольшие стычки на Днепре между Каменным Затоном (Сечью) и Казыкерменью, которые имели место в мае-июне 1687 г. В источниках таких «откровений»: Богданов А. П. Царевна Софья и Пётр. Драма Софии. Осмаченко все-таки надо определиться, либо он в качестве источников использует научные исследования (работы К. Кочегарова и мои), либо бульварную беллетристику. Но смешивать их точно не стоит!
В общем, у менябольшая просьба к читателям: если кто-нибудь знакомс научным руководителем М.В. Осмаченко д. и. н., профессоромА.П. Павловымс Кафедры истории России с древнейших времён до XX века СПбГУ, то дайте ему прочитать мою рецензию. Я понимаю, что Осмаченко - «молодой исследователь», но, как говориться, «береги честь смолоду», и учись сразу нормально работать с источниками. Ведь проблема с этой статьей не в том, что автор не нашел источники по теме, а в том, что он значительно исказил сведения из монографии К. Кочегарова и моей статьи. В результате он, с одной стороны, ссылается на наши работы, а с другой – прямо противоречит их содержанию!
Статья, судя по заголовку, посвящена Днепровскому походу Г.И. Косагова в 1687 г., а в списке литературы и сносках есть и монография Кирилла Кочегарова (ссылка) и моя статья по Днепровскому походу Л.Р. Неплюева в 1687 г. (ссылка) Однако ни Кирилл, ни я не узнали сведения из своих работ!!! Во-первых, корпус Г.И. Косагова был послан в Каменный Затон еще летом предыдущего 1686 г. и зимовал там в 1686-87 гг., о чем подробно пишет К. Кочегаров в своей монографии, и упоминаю я в своей статье. Поэтому непонятно, о каком «Днепровском походе Г.И. Косагова 1687 г.» вообще может идти речь!!! Если уж говорить о походе, то «поход 1686-87 гг.»!!! Но об отправке Косагова на Днепр летом 1686 г. Осмаченко вообще не упоминает, Косагов у него возникает лишь в июне 1687 г. как часть корпуса Л.Р. Неплюева…
При этом Неплюев в 1-м Крымском походе 1687 г. оказывается командовал у В.В. Голицына «полком правой руки» - это ВООБЩЕ ЧТО ТАКОЕ??? Какой «полк правой руки»??? Армия В.В. Голицына состояла из разрядных полков, при этом Севский полк Л.Р. Неплюева был включен в Большой полк самого В.В. Голицына. Я об этом прямо пишу в своей статье, на которую ссылается Османченко!!!
Идем дальше, посылка корпуса Л.Р. Неплюева к Каменному Затону оказывается обезопасила бы тыл главной армии… Какой тыл? Какой армии? Армия Голицына уже к тому моменту развернулась и пошла домой. Голицыну нужен был хоть какой-нибудь успех, и он надеялся действиями Неплюева и Косагова у Казыкерменя как-то сгладить эффект от неудачи своего похода.
Бой 5 (15) июля описан как-то странно, но Б*г с ним… Дальше просто феерический авторский тезис: «Отряд Косагова продолжил успешные действия на Днепре, предприняв нападения на крепости Шах-Кермен, Изюм-Кермен и Ислам-Кермен. Все они были захвачены вместе с припасами и фуражом». Это он о ЧЕМ??? Откуда этот БРЕД??? Честно скажу, что на этом моменте и я, и Кирилл Кочегаров вдруг «осознали», что ранее мы изучали «какой-то не тот поход 1687 г.»… Дело в том, что после боя 5 (15) июля отряды Косагова и Неплюева были блокированы татарами в своих лагерях и даже на фуражировки далеко от укреплений боялись отходить! А тут, согласно Осмаченко, были взяты Казыкермень и соседние форты (паланки). Как жаль, что никто из отечественных историков ранее об этом ничего не знал!
Но Осмаченко на этом не остановился: «Дальнейшее нападение сил Косагова на главный оплот турок на Днепре — крепость Очаков — сковало основные силы белгородской орды, что значительно снизило боеспособность татарских сил в Приднепровье». Этот ФАНТАЗИЙНЫЙ БРЕД даже невозможно комментировать… Разумеется, ни к какому Очакову Косагов не ходил. Максимум, что было - это небольшие стычки на Днепре между Каменным Затоном (Сечью) и Казыкерменью, которые имели место в мае-июне 1687 г. В источниках таких «откровений»: Богданов А. П. Царевна Софья и Пётр. Драма Софии. Осмаченко все-таки надо определиться, либо он в качестве источников использует научные исследования (работы К. Кочегарова и мои), либо бульварную беллетристику. Но смешивать их точно не стоит!
В общем, у менябольшая просьба к читателям: если кто-нибудь знакомс научным руководителем М.В. Осмаченко д. и. н., профессоромА.П. Павловымс Кафедры истории России с древнейших времён до XX века СПбГУ, то дайте ему прочитать мою рецензию. Я понимаю, что Осмаченко - «молодой исследователь», но, как говориться, «береги честь смолоду», и учись сразу нормально работать с источниками. Ведь проблема с этой статьей не в том, что автор не нашел источники по теме, а в том, что он значительно исказил сведения из монографии К. Кочегарова и моей статьи. В результате он, с одной стороны, ссылается на наши работы, а с другой – прямо противоречит их содержанию!
![]() |
НАЖМИТЕ ДЛЯ УВЕЛИЧЕНИЯ |
![]() |
НАЖМИТЕ ДЛЯ УВЕЛИЧЕНИЯ |
↧
Вышла моя новая книга о Русском вспомогательном корпусе в 1704-1707 гг

Приобрести книгу можно через сайт "Русских витязей" (ссылка)
Также я хотел бы поблагодарить людей, помогавших мне в подготовке этой работы: О. Курбатова (который мне в свое время рассказал о хранящихся в РГАДА документах корпуса), С. Мехнева, О. Шолина, М. Нечитайлова, А. Лобина, Б. Нильссона и О. Съестрема. Замечательные карты для книги нарисовал Степан Темушев, рисунок солдата на обложке - Сергей Шаменков. Отдельное "спасибо"я хочу сказать "Русским витязям" - Александру Малову, Татьяне Муриной, Олегу Леонову и Владимиру Передерию.
Velikanov V. Russian Auxiliary Corps on Polish-Saxon service in 1704-1707 & its participation in the battle of Fraustadt.
My new book about Russian Auxiliary Corps on Polish-Saxon service in 1704-1707 has been succesfully published (link; text is in Russian). It covers its structure, organisation & action service:- taking of Warszawa in September 1704
- siege of Poznan, Oct-Nov 1704
- retreat from Warszawa in Oct-Nov 1704, incl. actions at Punits (Poniec) & Tillerot
- Fraustadt campaign, Feb. 1706
- retreat from Saxony Sept. 1706
- Karl XII blackmail of Emperor in Spring 1707
The book is based on unpublished materails from Russian archives.
Some materials about the topic you may find here in my blog (link).
↧
↧
"Из тех шанцев безо всякого повреждения отошли": моя новая статья, посвященная одному из эпизодов Нарвского сражения 30 ноября 1700 г.
В новом 77-78 номере "Старого цейхгауза"вышла моя небольшая статья, посвященная одному из эпизодов Нарвского сражения 30 ноября 1700 г. Сражение, как известно, закончилось поражением русской армии, но следствие было проведено только в отношении одного единственного полка - солдатского полка Романа Брюса из генеральства Трубецкого. Этот полк занимал позиции севернее Германсберга как раз на том участке, на который пришелся шведский удар, и, как было написано в царском указе, солдаты полка во время вражеской атаки якобы оставили без боя позиции и "из тех шанцев безо всякого повреждения отошли". Что же там произошло на самом деле и почему - читайте свежий номер "Старого цейхгауза" :).
↧
Sundberg U. Swedish defensive fortress warfare in the Great Northern War 1702-1710
A new dissertaion "Swedish defensive fortress warfare in the Great Northern War 1702-1710" by Ulf Sundberg was published this year in Abo (Finland). I find it interesting, but disputable. My main concern is about limited use of the Russian sources. You may find the full text here (link)
Short remarks on Sunderg's work you may find in Bengt Nilsson's blog (link)
Short remarks on Sunderg's work you may find in Bengt Nilsson's blog (link)
↧
Abraham Cronhiort's portrait
When you are searching for a portrait of Abraham Cronhiort (1634-1703), Swedish governor (Landshovdingar) of Tavastland & Nyland (1696-1703), general-major (since 3 November of 1700) & Swedish commander in Ingermanland (December 1700-1703), you may find the following image:
In fact it's a part of his farther's portrait, colonel Abraham Larsson Cronhiort (1598-1666) from Gripsholm castle's collection:
Original portraits of Abraham Cronhiort (1634-1703) are unknown.
So, be careful.
In fact it's a part of his farther's portrait, colonel Abraham Larsson Cronhiort (1598-1666) from Gripsholm castle's collection:
![]() |
Abraham Larsson Cronhiort (1598-1666) Gripsholm Castle, Sweden (CLICK TO ENLARGE) |
So, be careful.
↧
История о том, как полковник Яков Тур Гадяч брал
Давно я что-то не рассказывал всяких занятных историй о российских вооруженных силах во вт. пол. XVII – пер. четв. XVIII в. Целый пласт интересных сюжетов связан со становлением российского военно-административного присутствия в малороссийских городах, а точнее – с повседневными буднями царских гарнизонов и их взаимодействии с местным населением. В 1664 г. по просьбе гетмана И.М. Брюховецкого в его столицу Гадяч был введен 2-тысячный царский гарнизон, который состоял из одного жилого солдатского полка (Николая Балка) и нескольких белгородских рейтарских и солдатских полков, присылаемых посменно на год. Более подробно о судьбе гадячского гарнизона в 1664-1668 гг. вы сможете прочитать в моей статье в одном из ближайших номеров журнала «Славяноведение», а пока я хочу поделиться с вами историей об одной пьянке рейтарского полковника Якова Тура «со товарищи» в ноябре 1665 г., которая «всплыла» в ходе следствия, которое в начале 1666 г. провел по многочисленным жалобам малороссийских жителей стольник П.А. Измайлов. Подробнее о его розыске см: Оглобин Н.Розыск 1666 г. о злоупотреблениях московских ратных людей в Малороссии. // Киевская старина. 1895. № 12. Далее приведен текст из статьи Оглобина с моими небольшими комментариями:
Яков Тур [рейтарский полковник] приехал [2 ноября 1665 г.] из Котельвы, где стоял его полк, в Гадяч, на крестины к своему приятелю Гедеону Франку - майору из полка Николая Балка [жилой солдатский полк, размещенный гарнизоном в Гадяче]. С Туром приехал и ротмистр его полка Мартын Болман [будущий генерал-майор и комендант Троицкого, что на Таган Роге]. На крестинном пиру у Франка ротмистр пробыл не долго и ушел на квартиру один, и о дальнейших событиях ничего не мог показать. Полковники Тур и Балк продолжали пировать у майора с офицерами Балкова полка. Когда сильно захмелевшие гости стали расходиться, вышел и Тур, сел на коня и один поехал домой. Он также был пьян. Дорогою около церкви, «что против рынка, с ним сшолся пешей черкашенин». Неизвестно, из-за чего между ними произошла стычка, и малоросс, видя полковника одного да еще пьяного, смело набросился на Тура и «зашиб его дубиною», а сам побежал в замок, куда его впустили и затворили ворота [царский гарнизон в Гадяче был размещен в «нижнем городе» по мещанским квартирам, и охранял городские стены, а в укрепленном замке («верхнем городе») стоял казачий гарнизон]. Гнавшийся за козаком Тур подлетел уже к запертым воротам, стал ломиться и требовать выдачи оскорбителя, или пропуска к наместнику Семену Мамчичѵ. Но караульные ворот не отворили и «по нем из замка стреляли из пищали дважды»...
Взбешенный Тур бросился назад, собрал нескольких товарищей и солдат и с ними вернулся к замку, где снова стал ломиться в ворота – «к замку приступал, и по воротам из ружья стрелял, и шпагою ворота рубил»... В замке поднялась тревога: «били по литаврам в тревогу, и в колокол всполох билиж, и из замкуж из пищали стреляли»…
Выстрелы услышали стоявшие в карауле около «государевой казны» («за рядами, в 200 саженях от замка») поручик Григорий Волчинской и прапорщик Матвей Гетлер. Они послали с караула солдата Степана Афанасьева к замку проведать о тревоге, но тот скоро вернулся назад и доложил офицерам, что ничего «проведать не мочно», так как из замка стреляют, «и он де итить убоялся»... В тоже время на карауле заметили, что «почели сбиратся к замку черкасы с ружьем»... Но «присылки от намесника, чтоб им помощь учинити, к ним на караул не бывало»...
Между тем, Тур продолжал ломиться в ворота замка. Но более благоразумные товарищи, видя собирающихся к замку черкас, уговорили Тура отступить и бросить неравную борьбу.
Тур согласился, но от замка повернул к тюрьме, и не найдя сторожей (сторожа Андрей Смолява с товарищи говорили потом, что когда у замка «учинился крик и стрельба», они
«убояся, разбежались»), выпустил всех содержавшихся там 22 ляхов и 2 немцев.
Один из выпущенных - поляк Ян Лубовской был пойман около реки, через которую не мог вследствие болезни переправиться, чтобы бежать за товарищами. Он говорил, что «после шуму, как замка доставали, пришел на сторожню мескую» какой-то «немчик в сером платье, засов отсунулъ» и выпустил их «в двери».
Между тем, при осмотре тюрьмы воеводою Федором Протасьевым и войтом Иваном Ивановым оказалось, что «у тюрьмы стена подкопана, и подле стены мостина взломлена, и то-де знатно, что те ляхи ушли подкопався». Но Ян Лубовской решительно уверял: «а тюрьмы они не подкопывали и мостик не взламывали», и кто сделал подкоп - не знает, как как «при них-де тюрьма была не подкопана».
Возможно, что подкоп сделан был уже после побега тюремных сидельцев и сделан именно для того, чтобы снять с Тура вину за самовольный выпуск ляхов... По крайней мере сам Тур на розыск упорно ссылался на досмотре Протасьева, нашедшего подкоп, и голословно отвергал», что ляхи выпущены им, как отвергал и свой наезд к замку...
Но свидетелей наезда и разгрома тюрьмы была такая масса, что отрицательным показаниям Тура никто не верил, тем более, что улика была на лицо: Измайлов осмотрел «в замку рубленныя места» и нашел что «городовыя ворота рублены и знатно, что рублены саблею, а не топором»…
Во время этого розыска обнаружилось - по жалобам московских властей, что «Гадяцкой намесник (Мамчич, а иногда пишется - Мамчин) и обозной (Куст) в верхней города (замок) великого государя ратных людей не пускают, и с Федором Протасьевым ни для каких государевых дел не сходятся, и при себе держать многих людей»...
На вопрос Измайлова по этим обвинениям Мамчич и Куст подали «скаску», где уверяют, что государевых ратных людей в замок «безпрестанно пускали и ворот у замка не замыкали», и только тогда их заперли, как Яков Тур «в замок к ним ломился». На другой день после этого воевода Протасьев, полковник Балк и другие начальные люди «досматривали знаку на воротах, что рубил Тур». И позже ратные люди свободно ходили в замоъ для осмотра «рубленых мест»...
Что касается сношения с воеводою Протасьевым, то составители «скаски» говорят, что они «для всяких великого государя дел и для расправ всегда схаживались (с воеводою) и про воинских людей, что каких вестей у них бывало, сказывалисъ. А многих людей казаков человек по 200 и больши у себя держивали», но в городе, а в замке держали для караула не больше 10 человек...
Воевода Протасьев со своей стороны подал сыщику «скаску», где говорить, что знает, что 3 ноября узнал он от поручиков рейтарскаго строя Ивана Огарева, Григорья Тюкменена, и Харлампия Хорошева, что Мамчич и Куст «в верхний замок не пускали (их) не по один день», хотя они собирались идти туда по приказу воеводы «для дел великого государя» и именно потому, что Мамчич и Куст уже «день с шесть не схаживались с Протасьевым для разсмотрения текущих дел». Все офицера уверяли, что в это время в замке находилось около 200 казаков...
На очной ставке Мамчича и Куста с офицерами Хорошевым и Тюхменевым (Огарев в это время выбыл в Москву) сказали: Протасьев посылал их в замок на 3-й день после того, «как у них был шум» (т. е. набег Тура), чтобы узнать - почему в замке собираются «многие люди»? «вести-ли какия есть, или для какого иного дела? а преж-де сего у них того не бывало»... Но караульные козаки не пустили офицеров в замок, и они ни с чем вернулись к воеводе. – Мамчич и Куст стояли на прежних показаниях и ничего нового не сказали.
Чем, спросите, закончилось следствие? Да ничем… Измайлов решил дальше в разборки между воеводой Протасьевым и казацкой старшиной на тему «кто главный в городе» не погружаться, и о пьяной выходке Я. Тура все забыли. Хотя освобождение пленных поляков в условиях продолжавшейся войны проступок был довольно серьезный, и за него можно было попасть под арест… Тем не менее, повторюсь, Тур продолжить службу великому государю рейтарским полковником и вплоть до начала 1680-х активно участвует во всех боях и походах на южных рубежах, став «героем» еще многих историй, о которых я возможно расскажу позднее.
Яков Тур [рейтарский полковник] приехал [2 ноября 1665 г.] из Котельвы, где стоял его полк, в Гадяч, на крестины к своему приятелю Гедеону Франку - майору из полка Николая Балка [жилой солдатский полк, размещенный гарнизоном в Гадяче]. С Туром приехал и ротмистр его полка Мартын Болман [будущий генерал-майор и комендант Троицкого, что на Таган Роге]. На крестинном пиру у Франка ротмистр пробыл не долго и ушел на квартиру один, и о дальнейших событиях ничего не мог показать. Полковники Тур и Балк продолжали пировать у майора с офицерами Балкова полка. Когда сильно захмелевшие гости стали расходиться, вышел и Тур, сел на коня и один поехал домой. Он также был пьян. Дорогою около церкви, «что против рынка, с ним сшолся пешей черкашенин». Неизвестно, из-за чего между ними произошла стычка, и малоросс, видя полковника одного да еще пьяного, смело набросился на Тура и «зашиб его дубиною», а сам побежал в замок, куда его впустили и затворили ворота [царский гарнизон в Гадяче был размещен в «нижнем городе» по мещанским квартирам, и охранял городские стены, а в укрепленном замке («верхнем городе») стоял казачий гарнизон]. Гнавшийся за козаком Тур подлетел уже к запертым воротам, стал ломиться и требовать выдачи оскорбителя, или пропуска к наместнику Семену Мамчичѵ. Но караульные ворот не отворили и «по нем из замка стреляли из пищали дважды»...
Взбешенный Тур бросился назад, собрал нескольких товарищей и солдат и с ними вернулся к замку, где снова стал ломиться в ворота – «к замку приступал, и по воротам из ружья стрелял, и шпагою ворота рубил»... В замке поднялась тревога: «били по литаврам в тревогу, и в колокол всполох билиж, и из замкуж из пищали стреляли»…
Выстрелы услышали стоявшие в карауле около «государевой казны» («за рядами, в 200 саженях от замка») поручик Григорий Волчинской и прапорщик Матвей Гетлер. Они послали с караула солдата Степана Афанасьева к замку проведать о тревоге, но тот скоро вернулся назад и доложил офицерам, что ничего «проведать не мочно», так как из замка стреляют, «и он де итить убоялся»... В тоже время на карауле заметили, что «почели сбиратся к замку черкасы с ружьем»... Но «присылки от намесника, чтоб им помощь учинити, к ним на караул не бывало»...
Между тем, Тур продолжал ломиться в ворота замка. Но более благоразумные товарищи, видя собирающихся к замку черкас, уговорили Тура отступить и бросить неравную борьбу.
Тур согласился, но от замка повернул к тюрьме, и не найдя сторожей (сторожа Андрей Смолява с товарищи говорили потом, что когда у замка «учинился крик и стрельба», они
«убояся, разбежались»), выпустил всех содержавшихся там 22 ляхов и 2 немцев.
Один из выпущенных - поляк Ян Лубовской был пойман около реки, через которую не мог вследствие болезни переправиться, чтобы бежать за товарищами. Он говорил, что «после шуму, как замка доставали, пришел на сторожню мескую» какой-то «немчик в сером платье, засов отсунулъ» и выпустил их «в двери».
Между тем, при осмотре тюрьмы воеводою Федором Протасьевым и войтом Иваном Ивановым оказалось, что «у тюрьмы стена подкопана, и подле стены мостина взломлена, и то-де знатно, что те ляхи ушли подкопався». Но Ян Лубовской решительно уверял: «а тюрьмы они не подкопывали и мостик не взламывали», и кто сделал подкоп - не знает, как как «при них-де тюрьма была не подкопана».
Возможно, что подкоп сделан был уже после побега тюремных сидельцев и сделан именно для того, чтобы снять с Тура вину за самовольный выпуск ляхов... По крайней мере сам Тур на розыск упорно ссылался на досмотре Протасьева, нашедшего подкоп, и голословно отвергал», что ляхи выпущены им, как отвергал и свой наезд к замку...
Но свидетелей наезда и разгрома тюрьмы была такая масса, что отрицательным показаниям Тура никто не верил, тем более, что улика была на лицо: Измайлов осмотрел «в замку рубленныя места» и нашел что «городовыя ворота рублены и знатно, что рублены саблею, а не топором»…
Во время этого розыска обнаружилось - по жалобам московских властей, что «Гадяцкой намесник (Мамчич, а иногда пишется - Мамчин) и обозной (Куст) в верхней города (замок) великого государя ратных людей не пускают, и с Федором Протасьевым ни для каких государевых дел не сходятся, и при себе держать многих людей»...
На вопрос Измайлова по этим обвинениям Мамчич и Куст подали «скаску», где уверяют, что государевых ратных людей в замок «безпрестанно пускали и ворот у замка не замыкали», и только тогда их заперли, как Яков Тур «в замок к ним ломился». На другой день после этого воевода Протасьев, полковник Балк и другие начальные люди «досматривали знаку на воротах, что рубил Тур». И позже ратные люди свободно ходили в замоъ для осмотра «рубленых мест»...
Что касается сношения с воеводою Протасьевым, то составители «скаски» говорят, что они «для всяких великого государя дел и для расправ всегда схаживались (с воеводою) и про воинских людей, что каких вестей у них бывало, сказывалисъ. А многих людей казаков человек по 200 и больши у себя держивали», но в городе, а в замке держали для караула не больше 10 человек...
Воевода Протасьев со своей стороны подал сыщику «скаску», где говорить, что знает, что 3 ноября узнал он от поручиков рейтарскаго строя Ивана Огарева, Григорья Тюкменена, и Харлампия Хорошева, что Мамчич и Куст «в верхний замок не пускали (их) не по один день», хотя они собирались идти туда по приказу воеводы «для дел великого государя» и именно потому, что Мамчич и Куст уже «день с шесть не схаживались с Протасьевым для разсмотрения текущих дел». Все офицера уверяли, что в это время в замке находилось около 200 казаков...
На очной ставке Мамчича и Куста с офицерами Хорошевым и Тюхменевым (Огарев в это время выбыл в Москву) сказали: Протасьев посылал их в замок на 3-й день после того, «как у них был шум» (т. е. набег Тура), чтобы узнать - почему в замке собираются «многие люди»? «вести-ли какия есть, или для какого иного дела? а преж-де сего у них того не бывало»... Но караульные козаки не пустили офицеров в замок, и они ни с чем вернулись к воеводе. – Мамчич и Куст стояли на прежних показаниях и ничего нового не сказали.
Чем, спросите, закончилось следствие? Да ничем… Измайлов решил дальше в разборки между воеводой Протасьевым и казацкой старшиной на тему «кто главный в городе» не погружаться, и о пьяной выходке Я. Тура все забыли. Хотя освобождение пленных поляков в условиях продолжавшейся войны проступок был довольно серьезный, и за него можно было попасть под арест… Тем не менее, повторюсь, Тур продолжить службу великому государю рейтарским полковником и вплоть до начала 1680-х активно участвует во всех боях и походах на южных рубежах, став «героем» еще многих историй, о которых я возможно расскажу позднее.
↧
↧
Российский гарнизон в Гадяче 1664-1668 гг.
В 4-м номере журнала "Славяноведение"вышла моя очередная статья на малороссийские темы: Великанов В.С. Российский гарнизон в Гадяче 1664-1668 гг. (эпизод становления российского военно-административного присутствия на Украине). // Славяноведение. № 4. 2018 г. С. 40-48. Также в этом номере я хотел бы выделить статью Б.Н. Флори об участии (влиянии) элит ВКЛ на российско-польские переговоры в 1673 г., и ответ К.А. Кочегарова и А.А. Рычаловского на рецензию Т.Г. Таировой-Яковлевой на 1 том "Переписки гетманов Левобережья...". Ответ получился таким разгромным, что от рецензии практически ничего не осталось :).
История становления российского военно-административного присутствия в малороссийских городах в 1660х годах до сих пор недостаточно изучена в отечественной историографии. Необходимо отметить, что основные вопросы, связанные с появлением царских воевод и гарнизонов на Украине, подробно разобраны в научных исследованиях Ф.П. Шевченко и Я.А. Лазарева, а также в работах И.Б. Бабулина, А.С. Алмазова, А.О. Иваненко, И. Игнатенко, П.В. Пирога и др.[1-2]. Тем не менее, многие вопросы функционирования российской администрации в малороссийских городах изучены лишь в самых общих чертах, и одной из таких малоизвестных страниц является судьба царского гарнизона в Гадяче. Царские ратные люди появились в этом городе не сразу. Первоначально в 1654 г. воеводы и гарнизон были введены лишь в Киев, и только в 1659 г. российское военно-административного присутствие было расширено еще на три малороссийских города: Переяславль, Чернигов и Нежин. Все эти /40/ города еще с польских времен пользовались правами широкого городского самоуправления (т.н. «магдебургское право»), которые были в 1654 году подтверждены царем Алексеем Михайловичем. В них полностью сохранялось местное самоуправление и судопроизводство, и права воевод сводились, по сути, лишь к представительской функции, а также администрированию части налогов, шедших на содержание гарнизонов и укреплений, и обеспечению охраны и безопасности в городе. В 1660-1663 годах царское правительство старалось соблюдать Переяславские статьи, и российское военно-административное присутствие было ограничено лишь указанными четырьмя городами, хотя отдельные воинские отряды могли на ограниченный срок вводиться и в другие города (например, Белая Церковь, Канев, Кременчуг и др.).
Появление царского воеводы и гарнизона в Гадяче связано с именем гетмана Ивана Мартыновича Брюховецкого. Новый гетман не имел значимой поддержки среди казачества, и весной 1664 года попросил царское правительство предоставить в его распоряжение в качестве личной охраны двухтысячный отряд царских войск, а также ввести постоянный гарнизон в его столицу – город Гадяч. Надо отметить, что с подобной просьбой о вводе в город царских ратных людей «для защиты от воровских казаков и польских людей» жители Гадяча обращались и ранее осенью 1663 года [3. Оп. 9Г. Столбцы Белгородского стола. № 538. Л. 72-73], но тогда царское правительство решило не нарушать условий Переяславских статей и не обострять отношения с казаками, и в этой просьбе мещанам отказало. Первым гадячским воеводой был назначен стольник Петр Дмитриевич Скуратов, в том же 1664 году его сменил стольник Кирилл Осипович Хлопов (переведен из Канева), а в 1665 году – стольник Федор Васильевич Протасьев. В отличии от воевод других малороссийских городов, гадячский воевода первоначально не имел полномочий на управление городом и сбор налогов и сборов с местного населения. Его основной задачей было осуществление представительских функций при гетмане, а также его охрана и силовая поддержка. Власть воеводы была ограничена только ратными людьми его воеводского полка и гадячского гарнизона. В 1664 году вместе со Скуратовым в город были введены 2275 царских ратных людей, включая рейтарский полк Якова Тура и солдатский полк Николая Балка, а также 270 орешковских казаков [3. Оп. 9Г. Столбцы Белгородского стола. № 597. Л. 175]. При этом по договоренности с Брюховецким полк Балка был размещен в Гадяче как постоянный гарнизон («жилой полк»), а остальные части были присланы для поддержки гетмана, и должны были сменяться каждый год. Летом следующего 1665 года в окрестностях Гадяча уже были размещены рейтарские полки полковника Якова Тура и подполковника Непейницына, солдатские полки полковников Николая Балка и Анца Олоф Грана и станица донских казаков атамана Андрея Кутепова. В самом Гадяче царские войска были расквартированы по мещанским домам в «нижнем городе», и несли караулы на городских воротах, а замок («верхний город») находился под контролем казачьего гарнизона (200 чел.) гадячского наместника Мамчича и гадячского сотника Павла Животовского.
Нормы снабжения царских ратных людей, находившихся в гарнизонах малороссийских городов, были определены Батуринскими статьями 1663 года. В частности, городовым воеводам давалось «на прокорм» по мельнице с двумя /41/ колесами, стрелецкие головы и полковники должны были получать продовольствие из расчета по 50 осьмачек ржаной муки на год, подполковники и майоры - по 25 осмачек, ротмистры и капитаны - по 20 осьмачек, поручики, прапорщики и стрелецкие сотники по 10 осьмачек, рядовые рейтары, драгуны, солдаты и стрельцы - по 4 осьмачки [4. С. 131]. В частности, гадячскому гарнизону для кормления кроме самого Гадяча были выделены города Опошня, Миргород, Ромны и Котельва. Войтам указанных городов гетманом Брюховецким выдавался лист «чтобы того города жители давали статею [т.е. продовольствие в соответствии с нормами, заложенными в Батуринских статьях – прим. авт.]… статею имали, а лишнеи статеи ни у кого не имали». Однако сами механизм и нормы сбора различных видов продовольствия в соответствии с указанными «статеями» не были четко зафиксированы, что приводило к многочисленным нарушениям и хозяйственным конфликтам между русскими гарнизонами и местными властями. Например, при размещении рейтар Непейцына в Миргороде в 1665 году миргородскому войту был послан указ Брюховецкого давать русским «начальным и рядовым ратным людям и конем их всякую стацею без отказу». Непейцын, предвидя возможные недоразумения, попытался уточнить у гетмана нормы снабжения своих людей, но в ответ получил расплывчатую фразу «статею имать в городах, которые ему указы, что ему надобно» [5. С. 288-289]. На практике это выглядело следующим образом: в населенный пункт присылался офицер с небольшой командой, в задачу которой было собрать в соответствии с некими «листами» необходимое продовольствие, причем не только муку, но и мясо, яйца, молоко, масло и другие продукты. Местным жителям выдавались расписки («росписи») с указанием собранных припасов, на основании которых городовые власти отправляли затем сводную ведомость гетманскому обозному Ивану Кусту, которому Брюховецкий поручил следить за снабжением царских войск. Вместе с офицером отправлялся и представитель от гетмана, следивший за тем, чтобы «стацею по мере брали, а не с досадою». В ряде случаев, гетманские представители вступали в конфликт с царскими ратными людьми из-за неправомерности ряда поборов, в частности в Опошне капитан Трутман и его команда одного прикомандированного казака избили, а другого – заставили уехать обратно в Гадяч [5. С. 300]. Во время пребывания продовольственной команды в местечке ее снабжение осуществлялось местными жителями сверх «статей», причем часто царские ратные люди злоупотребляли своими правами. Например, капитан Никита Владиславлев задержался в такой командировке на 5 с половиной недель, и все это время пьянствовал за счет хозяев, выпив 2 бочки и 22 ведра («цедро») пива [5. С. 302]. Подобная нечеткость в процедуре привела к многочисленным разночтениям между царскими ратными людьми и местными жителями как в количестве необходимых припасов, так и в фактически собранных объемах. В частности, в том же Миргороде по данным Непейницына с июля 1665 по февраль 166 г. было взято 185 осмачек житной муки, 3 осмачки круп, 4 пуда коровьего масла, 84 кварты вина, 50 кур, 10 яловиц, 41 баран и другое продовольствие. По данным же городских властей, кур было 62, а не 50, кроме того были взяты 15 осмачек овса, 172 воза сена и др. В подтверждение своих слов войт предъявлял расписки, подписанные самим Непейницыным [5. С. 288-289]. Этот конфликт был не единственным, и обилие жалоб на царское имя от малороссийских жителей «на насильства и обиды /42/ нестерпимые» привело к тому, что в январе 1666 г. был назначен особый «розыск» (расследование), который был поручен товарищу белгородского воеводы стольнику Петру Андреевичу Измайлову. Розыск продолжался почти полгода (с января по июнь 1666 г.), и в сохранившихся бумагах Измайлова мы можем найти множество красочных деталей, касающихся взаимоотношений царских гарнизонов и местных жителей. Расхождения в данных о собранном продовольствии у царских офицеров и городских властей встречаются не только в Миргороде, но и в Ромнах и Опошне. В частности, в Опошне, где квартировала часть полка Балка, ратные люди отказывались выдавать расписки за взятые припасы («всей стацеи в расписках не писали»), либо указывали неверные данные. Например, по данным Балка его людьми в Опошне было собрано 454,5 осмачек ржаной муки и 118 овса, а по данным войта Макаренко – 531 и 180 соответственно [5. С. 301]. Надо отметить, что расхождения в учете возникали и между представителями царской администрации. В частности, полковник Анц Олоф Гран, квартировавший со своим полком в Котельве, обвинил воеводу Протасьева в приписках лишних людей в книгах для выдачи месячных кормов, а когда это было обнаружено полковником, то воевода якобы попытался подговорить поручика Петра Мичурина убить его. В свою очередь воевода жаловался на Грана за непослушание.
Кроме проблем со сбором и учетом продовольствия, розыск Измайлова также выявил многочисленные бытовые конфликты с участием царских ратных людей и местных жителей. Одна из наиболее ярких историй произошла 2 ноября 1665 г. в Гадяче. В гости к майору полка Балка Гедеону Франку приехали рейтарский полковник Яков Тур и ротмистр его полка Мартын Болман. После обильных возлияний пьяные гости пошли гулять по ночному городу, где между ними и несколькими местными жителями произошел небольшой конфликт. Один из мещан убежал от офицеров в «верхний замок», где на карауле стояли городовые казаки. Казаки отказались пустить офицеров в замок, и взбешенный Тур вернулся в город, где, собрав несколько царских солдат и офицеров, повел их на штурм замка: «к замку приступал, и по воротам из ружья стрелял и шпагою ворота рубил»! Не сумев попасть в замок, Тур двинулся к городской тюрьме, где разогнал нескольких стражников и выпустил на свободу содержавшихся там 22 пленных поляков и двух немцев [5. С. 277-281]. Другой участник того же застолья, капитан Вилим Полсон, возвращаясь домой, по ошибке приехал во двор городского писаря Федора Трушенка, и начал ломиться внутрь. Вышедший на шум хозяин двора ударил его лопатой, и заперся в доме. Тогда Полсон позвал на помощь своих солдат, которые выбили дверь и скрутили хозяина. Разобравшись в ошибке Полсон удалился, но Трушенку были нанесены побои, и кроме этого в суматохе из дома пропали многие вещи [3. Оп. 9Г. Столбцы Белгородского стола. № 585. Л. 43-57; 3. С. 280-282]. Еще ранее 1 сентября 1665 года тот же Тур стал участником другой пьяной выходки, уже в городе Котельва, где квартировал его полк. После празднования наступления Нового года (до 1700 года календарный год в Российском государстве начинался 1 сентября) он пьяным ездил по городу, стреляя по сторонам из пистолета («стрелял на дворы ездя по рынку»), при этом одна из пуль чуть не попала в котельвинского наказного полковника Ефима Вечерку [5. С. 291]. По результатам розыска /43/ Полсон был наказан батогами, о каких-либо последствиях для Тура и Болмана упоминаний в материалах дела нет. Также в материалах следственного дела Измайлова упоминаются многочисленные кражи, поборы и драки между солдатами гарнизона и местными жителями. Некоторые истории носили почти детективный характер: ночью 31 октября на рынке Гадяча неизвестными была ограблена лавка мещанина Трофима Трегуба, и украдено денег и товара на 500 рублей, при этом караульные во главе с поручиком Кондратом Меером, стоявшие всю ночь на посту в 15 метрах («7 саженях») от места происшествия ничего не видели и не слышали [5. С. 286-287]. Любопытно отметить, что практически все описанные конфликты заканчивались примирением сторон, причем пострадавшие местные жители сами просили о смягчении наказания. Это, на наш взгляд, подчеркивает бытовой и не экстраординарный характер происшествий.
В 1665 году царское правительство решило упорядочить численность царских гарнизонов в малороссийских городах, а также правила и нормы их снабжения и финансирования, переложив эту обязанность полностью на местное население. В соответствии с Московскими статьями 1665 г. вся территория Малороссии была разделена на 15 уездов, во главе каждого из которых был поставлен царский воевода, отвечавший за сбор продовольствия и налогов на подведомственной территории. В ноябре того же года в дополнение к указанным статьям царем были утверждены и нормы денежного и натурального налогообложения для мещан и селян. В частности, хлеб для гарнизонов малороссийских городов должен был собираться по следующим нормам: «с поселян с плуга со 8 волов по полумерке ржи и овса пополам, денег по рублю, а в мерке 8 осьмачек; а в котором плуге 6 или 4 или пара волов или лошадь, а лошадь в плуге против двух волов, и с тех имати хлебные и денежные доходы по расчету против осьми волов, чтоб мещаном и поселяном во время войны было не втягость» [1. С. 250-251]. Гадяч с одной стороны был отдан во владение гетману, но при этом в городе размещался царский гарнизон и воевода, которые должны были содержаться за счет самого города и прилегающего уезда: «а в волости Гадицкой Зиньковского полку те городы обретаются: Котельва, Опошня, Кузьмин, Грунь Черкасская, Зиньков, Лютенька, Веприк, Комышная, Ковалевка, Бурок» [4. С. 146]. Однако численность гарнизона и размер собираемых на его содержание налогов и припасов вновь нигде в документах определены не были, что привело к проблемам с его снабжением. Брюховецкий указанные статьи трактовал таким образом, что за счет местных жителей должен был содержаться только жилой солдатский полк Балка, а присылаемые на «годовалую службу» белгородцы должны были содержаться за счет царской казны, и с середины 1666 г. постепенно начал сокращать поставку продовольствия «по стацеям». Определенную поддержку такой позиции оказали и упоминавшиеся нами результаты розыска Измайлова, вскрывшего многочисленные злоупотребления в сборе припасов и бесчинства со стороны ратных людей. В свою очередь царское правительство никак не среагировало на изменение практики содержания гадячского гарнизона, и не предприняло никаких мер для дополнительного снабжения продовольствием и присылки денежного довольствия. Причем ситуация усугубилась в начале 1667 г., когда из-за бюрократической /44/ неточности на службу в Гадяч не была прислана очередная смена белгородских ратных людей. По царскому указу от 5 января 1667 белгородский воевода Репнин должен был послать перемену в гарнизоны Киева и Полтавы, но в списке не был упомянут Гадяч. Воевода не посмел ослушаться указа, и запросил Москву, что ему делать [3. Оп. 9Г. Столбцы Белгородского стола. № 597. Л. 176]. Переписка затянулась, и новая партия белгородцев отправилась на службу лишь в начале лета. Не получая денег и кормов ратные люди в Гадяче начали массово убегать со службы, причем это касалось не только рядовых солдат и рейтар, но и офицеров. Упоминавшийся нами полковник Яков Тур, не получив своевременно жалования за несколько месяцев, самовольно уехал в том же 1666 г. из места дислокации своего полка (Котельвы) в Белгород требовать причитающихся ему за службу денег. В Белгороде дьяки отказались выплачивать ему жалование, сославшись на отсутствие соответствующих указаний из Москвы, и Тур уехал «искать правду» в столицу. Вслед за ним из Гадяча в Москву за своим жалованием без разрешения воеводы уехали полковники Николай Балк и Анц Олоф Гран, ротмистры Мартин Болман и Анц Ульф, капитан Григорей Гамберк, поручики Андрей Беш и Кондрат Мер, прапорщики Анц Албрехт Канкстен, Яган Гренсон, и Николай Балк (старший сын полковника Балка). Гадячский воевода Федор Протасьев с одной стороны пожаловался в Москву на их побег со службы, но в тоже время указал, что причинами такого поступка были «притеснения гетмана» и «нестерпимые нужды», выражавшиеся в задержках поставок продовольствия и выплаты жалования. В столице рассмотрение дела беглых офицеров затянулось до весны 1667 г. К этому моменту война с Польшей уже завершилась, у государства отпала необходимость в содержании большого количества иноземных офицеров, и царское правительство решило использовать данную ситуацию для того, чтобы уволить всех беглых офицеров со службы и выслать их из страны без выплаты причитающегося жалования: «отпустить в свои земли, а за тот их побег… за прошлые службы кормов их не дано; а буде вскоре не поедут, выслать их с Москвы за приставы» [6. С. 208]. Однако несмотря на царский указ как минимум часть указанных офицеров осталась в России, и продолжила свою службу. В частности, полковник Николай Балк уже в следующем 1668 показан полковником солдатского полка в Каменном на Белгородской Черте, и продолжал служить как минимум до 1689 г. Его сыновья Николай и Фридрих (Федор) также служили в царской армии, и младший из них, Федор Николаевич Балк (1670-1738), в итоге дослужился до чина генерал-поручика, кавалера ордена Александра Невского и должности московского губернатора (с 1734 г.). Яков Тур тоже продолжил службу в России, и в 1670х годах принял активное участие со своим рейтарским полком во всех походах на Правобережную Украину. Также удачно сложилась карьера и у Мартина Болмана, который дослужился к началу XVIIIв. до чина генерал-майора и коменданта Азова.
На смену полкам Грана и Тура летом 1667 г. в Гадяч были отправлены рейтарский полк Ягана Гулица (27 начальных людей и 866 рейтар) и солдатский Дирика Графа (29 начальных людей и 787 солдат), а также 142 путивльских и черниговских дворян и детей боярских и верстанных казаков. В том же году на смену Протасьева на воеводство в Гадяч был назначен Евсей Огарев. Согласно его отписке из числа назначенных /45/ в гадячский гарнизон ратных людей так и не явились на службу 715 чел. (33 дворянина, 535 рейтар и 147 солдат). Гетман Брюховецкий отказался снабжать белгородцев продовольствием, согласившись дать припасы лишь «старым солдатам» Балка, а царского жалования им было дано всего лишь на 2 месяца [7. Т. 7. С. 28-29]. Оказавшись без денег и еды, ратные люди начали массово убегать со службы и к началу января 1668 г. число дезертиров превысило тысячу человек. Беглецов, которые бежали по домам в центральные районы страны, как правило ловили, и отправляли обратно на службу. Например, в 1667 г. в Москве были пойманы и отправлены обратно в Гадяч 34, а затем еще 16 солдат. Еще одного, Ивана Назарьева, нашли в Ростове и также отправили обратно в полк Балка. В Севске были пойманы еще 33 беглеца [3. Оп. 9Е. Столбцы Севского стола. № 221. Л. 57-60, 170-177, 287-297]. Все они были высланы обратно на службу в Гадяч. Иначе дело обстояло с ратными людьми, набранными в приграничных белгородских уездах. Огарев посылал в эти города для розыска беглецов своих офицеров, но те «началным людем учинились непослушны на службу Великого государя в Гадяч не пошли». При этом в ряде случаев местные власти вставали на сторону служилых людей, например, в Новосиле воевода Павел Андреевич Неплюев разрешил местным рейтарам не ехать на службу в полк Гулица, сославшись на их «разорение от крымских и воинских людей» [3. Оп. 9Е. Столбцы Севского стола. № 216. Л. 302-308]. В результате по состоянию на 3 января в Гадяче в наличии имелось всего лишь 649 чел.: 109 путивлян и черниговцев, 288 чел. солдатского полка Николая Балка, 50 белгородских рейтар (включая 23 офицера) и 202 чел. полка Дирика Графа [7. Т. 7. С. 28-29]. На усиление гарнизона из Севска были спешно отправлены 100 московских стрельцов, которые прибыли в Гадяч буквально накануне мятежа Брюховецкого.
Мятеж в Гадяче начался 4 февраля. В этот день Брюховецкий в ультимативной форме потребовал от Огарева сдать порох и пушки, и вывести царский гарнизон из города. Воевода поверил обещанию гетмана обеспечить беспрепятственный выход его людям до российских рубежей, и согласился вывести гарнизон. Однако, когда царские ратные люди подошли к городским воротам, то выяснилось, что они закрыты, и в этот момент гарнизон был неожиданно атакован казаками и мещанами. По словам рейтарского полковника Я. Гулица, его рейтары, шедшие в голове колоны, уже успели покинуть город, но затем казаки закрыли городские ворота, и не выпустили стрельцов и солдат во главе с воеводой. В этот момент некий «заводчик» Бугай набросился с саблей на Огарева, а остальные казаки напали на оставшихся в городе царских ратных людей. К сожалению, точно неизвестно, что послужило причиной этого нападения: была ли это заранее спланированная акция, либо причиной оказался какой-то инцидент. Несмотря на неожиданность нападения, Огареву и его людям удалось вырваться из города («воевода с не с болшими людми за город было пробилися»), но бой продолжился в окрестностях Гадяча. Казакам удалось окружить и после недолгого боя сломить сопротивление остатков царского гарнизона, часть ратных людей была перебита, а большинство попало в плен. [7. Т. 8. С. 56]. Спасшийся при этом разгроме рейтарский прапорщик Индрик Еганов позднее рассказал, что в неравном бою погибло около /46/ 70 стрельцов и 50 солдат. Лишь около 30 человек стрельцов смогли вырваться из города, но многие из них были ранены («руки и ноги и головы познобили») и впоследствии умерли от ран. Остальные, включая полковников Я. Гулица и Д. Графа и еще около двух десятков офицеров, попали в плен. Брюховецкий чрез несколько дней отправил пленных рейтар и солдат под конвоем на подводах в российские пределы, а всех офицеров оставил при себе, и впоследствии они попали в руки к П. Дорошенко. Также в плен попал и воевода Огарев, который в ходе боя был тяжело ранен в голову, а над его женой взбунтовавшиеся казаки жестоко надругались («поругались, титку у нее отрезали»). Сам Еганов спасся в погребе у хозяина дома, где квартировал. Пересидев там три дня, прапорщик тайком выбрался из города и прибыл в Севск [7. Т. 7. С. 46-47]. В ситуации с избиением гадячского гарнизона царя Алексея Михайловича больше всего поразило то, что Брюховецкий «без всякие причины, невинное над Московские служилые люди, которые в Гадяче его же богоотступника оберегали, кроворазлитие учинил» [7. Т. 7. С. 49]. Первая ответная реакция была довольно жесткой, и затронула даже не участвовавших в этих событиях жителей Гадяча: по царскому указу все находившиеся в российских пределах мещане должны были быть схвачены и высланы на вечное житье в сибирские города [3. Оп. 9Г. Столбцы Белгородского стола. № 623. Л. 553-554]. Осенью 1668 г., когда царские войска вновь установили контроль над Левобережьем, жители Гадяча справедливо опасались расправы и репрессий за февральские события, но к этому моменту эмоциональное впечатление видимо уже прошло, и царские власти были настроены замириться с казаками, и никакого наказания для города не последовало.
Разгромом гарнизона Огарева в феврале 1668 г. закончилась недолгая история российского военно-административного присутствия в Гадяче в XVIIв. Избранный на смену Брюховецкому гетман Демьян Многогрешный избрал своей столицей Батурин, а присутствие царских воевод и гарнизонов Глуховскими статьями 1669 г. вновь было ограничено четырьмя городами: Киевом, Переяславлем, Черниговом и Нежиным. Тем не менее пример Гадяча позволяет показать насколько сложными и неоднозначными были правила и условия пребывания царских ратных людей в малороссийских городах. С одной стороны, они регулировались базовыми условиями договоров между российским правительством и гетманами, а также казачьей и городовой старшиной. В тоже время, данные договора прописывали лишь общие принципы, и оставляли «за скобками» процедуры и нормы снабжения и финансирования царских гарнизонов, что приводило к системным проблемам и конфликтам во взаимоотношениях с местным населением. В частности, в Гадяче проблемы с продовольствием и невыплатой жалования во второй половине 1667 года привели к фактическому дезертирству большей части гарнизона и утрате им боеспособности, что, во многом, способствовало его разгрому в феврале 1668 года. /47/
Список литературы:
1. Шевченко Ф. П. Русские воеводы на Украине. Очерки взаимоотношений Украины и Московского государства во второй половине XVII века. // Історичні студії: Збірка вибраних праць та матеріалів (До 100-річчя народження). Киев, 2014.
2. Лазарев Я. А. "Великороссийская"администрация на Гетманской Украине в 1700-1727 гг.: эволюция институтов и их статуса: диссертация ... кандидата исторических наук. - Екатеринбург, 2012. - 234 С.; Бабулин И.Б. Борьба за Украину и битва под Конотопом (1658–1659 гг.). - М., Фонд «Русские Витязи», 2015. – 400 с.; Он же. Каневская битва 16 июля 1662 года: забытая победа. - М., Фонд «Русские Витязи», 2015; Алмазов А.С. Украинские казачьи нежинские полковники и великороссийские нежинские воеводы в 1660-1680-е гг.: конфликты и сотрудничество // Громадянські протистояння в історії України: від непорозумінь і розбрату до національної консолідації: Матеріали Всеукраїнської науково-практичної конференції, приуроченої до 350-ї річниці Чорної Ради в Ніжині (26 червня 2013 р., м. Ніжин). — Ніжин, 2013. — С. 21-29; Іваненко А. О. До питання чисельності особового складу царських гарнізонів Лівобережної Гетьманщини після укладення «Московських статей» 1665 р. // Гілея: науковий вісник. – К., 2014. – Вип. 85. – С. 4-9; Ігнатенко І. До питання про чисельність московських військ, що брали участь у російсько-українській війні 1668 р. // Гетьман Петро Дорошенко та його доба в Україні : матеріали Всеукраїнської науково-практичної конференції, приуроченої до 350-ї річниці початку гетьманування Петра Дорошенка (16 жовтня 2015 р., м. Київ). Ніжин: НДУ ім. М. Гоголя, 2015. С. 180-189; Пирог П.В. К вопросу о русских воеводах на Украине во второй половине XVII века // Отечественная история. 2003. № 2. С. 162-168.
3. Российский Государственный Архив Древних Актов. Ф. 210. Разрядный приказ.
4. Источники малороссийской истории, собранные Д. Н. Бантыш-Каменским. М., 1858. Ч. І.
5. Оглобин Н.Розыск 1666 г. о злоупотреблениях московских ратных людей в Малороссии. // Киевская старина. 1895. № 12.
6. Дополнения к актам историческим, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. 5. - СПб: Тип. В. В. Пратц, 1853.
7. Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. 7: 1657-1663, 1668-1669. - СПб: Тип. В. В. Пратц, 1872; Т. 8: 1668-1669, 1648-1657. - СПб., Тип. В. В. Пратц, 1873. С. 56.
/48/
↧
Малов А.В. Духовная символика знамен московских конных сотен 17 века
Замечательная работа А.В. Малова, посвященная сотенным знаменам Государева полка во вт. пол. XVII в. была опубликована в малоизвестном сборнике статей в 2006 г. и из-за этого осталась незаслуженно неизвестной широкому кругу исследователей. Исправляю эту несправедливость, итак: Малов А.В. Духовная символика знамен московских конных сотен XVII в. (по документальным источникам) // Патриотизм - духовный стержень народов России (сб. статей). М.: Издательский дом "Экономическая литература", 2006. С. 45-70.
↧
Кротов П.А. Битва под Полтавой: Начало Великой России (2014) есть в Сети
В 2014 г. П.А. Кротов издал очередную версию своей работы о Полтавском сражении 1709 г.: Кротов П.А. Битва под Полтавой: Начало Великой России. СПб., 2014. По сравнению с изданием 2009 г. я каких-то радикальных отличий, честно скажу, не нашел. Автор уточнил несколько моментов, в частности количество орудий и перечень полков. В конном бою у редутов у него все также участвует вся русская регулярная кавалерия (27 полков, 20,1 тыс нижних чинов), а по поводу того, почему-же на двух чертежах не 27, а 17 (16) полков - он приводит потрясающий аргумент "не дорисовали"... Свою позицию по этому вопросу я уже излагал у себя в блоге (ссылка). В любом случае, книга Кротова 2014 г. на текущий момент является одним из лучших исследований по теме Полтавского сражения, и я ее оцениваю выше, чем работы В.А. Молтусова и В.А. Артамонова. И эта книга теперь доступна для скачивания в Сети, причем в полном варианте (ссылка). Книга Кротова 2009 г., напомню, была выложена в Сеть без ключевой главы про само Полтавское сражение (кому интересно издание 2009 г., см здесь: ссылка)
↧
Список офицеров в Иноземном приказе, март 1677
Подготовка к кампании 1677 г. началась в январе того же года. В феврале состоялись назначения офицеров иноземцев и новокрещен на службу в Новгородский, Белгородский и Севский разряды, а также "в малороссийские города". Оставшихся в распоряжении Иноземного приказа начальных людей в марте осмотрел и разобрал судья Иноземного приказа боярин И.М. Милославский и думный дворянин И.И. Чаадаев. Результаты этого смотра интересны тем, что кроме звания, жалования и этно-конфессионального признака в документе также отмечено, с какого года (от Р.Х.) данный офицер произведен в текущее звание, и за что. Большинство из старших офицеров получили свои чины "за службы и раны". Много случаев, когда при возвращении из плена они награждались за верность (вспомним, как Патрик Гордон менял работодателей при каждом попадании в плен) следующим чином. Из общего ряда производств за различные службы и отличия выбиваются случаи, когда офицеров производили в следующие чины "за смерть родни", как правило - отца. Для западно-европейских армий такая практика была не характерна, но для русских служилых людей "по отечеству"это была обычная ситуация, и от них она "перекочевала"и в полки "нового строя". В данных смотра перечислены все офицеры-иностранцы, но ниже в таблице приведены только 123 офицера в чинах от майора и выше. Еще раз подчеркну: этот список не включает тех, кто зимой успел получить назначения в Новгородский, Белгородский и Севский разряды
Список офицеров иноземцев, которых 9 и 20 марта 185 (1677) смотрели И.М. Милославский и думный дворянин И.И. Чаадаев
|
↧
↧
Lithuanian troops to be raised for the siege of Riga, 1700
On 3 July of 1700 king August II & Lithuanian Grand Hetman Kazimierz Jan Sapieha signed an agreement, that Sapieha agreed to raise & provide on the royal service for the siege of Riga 3.660 Lithuania troops in exchange of 30.000 Thalers.
Pancerni Kozaki (10 choragwies, 1260 koni): Kazimierz Jan Sapieha, Hetman wielki litewski (150), Józef Bogusław Słuszka, Hetman polny litewski (150), Benedykt Paweł Sapieha, Podskarbi wielki litewski (120), Aleksander Paweł Sapieha, Marszałek wielki litewski (120), Michał Franciszek Sapieha, koniuszy wielki litewski (120), Dominik Michał Słuszka, wojewoda połocki (120), Mikolai Tarlo, Cześnik wielki litewski (120), Sanguszko, Kazimierz Antoni, Marszałek wielki litewski (120), Mikolai Siesicki, wojewoda minski (120)
Reitaria (3 kompani, 300): Kazimierz Jan Sapieha, Hetman wielki litewski (2 kom., 200), Dominik Michał Słuszka, wojewoda połocki (100),
Dragonia, single regiment of 700 porcia: Kazimierz Jan Sapieha, Hetman wielki litewski
Haiduki (2 choragwies, 500): Kazimierz Jan Sapieha, Hetman wielki litewski (300), Józef Bogusław Słuszka, Hetman polny litewski (200)
Foreign infantry, single regiment of 300 porcii: Kazimierz Jan Sapieha, Hetman wielki litewski
The creation had not been completed till the battle of Olkeniki, when existed troops were destroyed.
Source: Sliesoriūnas G. Lietuvos Didžiojoje Kunigaikštystėje suverbuotų karinių dalinių siuntimas prie Rygos 1700 m. // Lietuvos istorijos metraštis. 2001 metai. Vilnius: LII l-kla, 2002. S. 72.
List of troops:
Husaria (4 choragwies, 600 koni): Kazimierz Jan Sapieha, Hetman wielki litewski (150), Józef Bogusław Słuszka, Hetman polny litewski (150), Benedykt Paweł Sapieha, podskarbi wielki litewski (150), Dominik Michał Słuszka, wojewoda połocki (150)Pancerni Kozaki (10 choragwies, 1260 koni): Kazimierz Jan Sapieha, Hetman wielki litewski (150), Józef Bogusław Słuszka, Hetman polny litewski (150), Benedykt Paweł Sapieha, Podskarbi wielki litewski (120), Aleksander Paweł Sapieha, Marszałek wielki litewski (120), Michał Franciszek Sapieha, koniuszy wielki litewski (120), Dominik Michał Słuszka, wojewoda połocki (120), Mikolai Tarlo, Cześnik wielki litewski (120), Sanguszko, Kazimierz Antoni, Marszałek wielki litewski (120), Mikolai Siesicki, wojewoda minski (120)
Reitaria (3 kompani, 300): Kazimierz Jan Sapieha, Hetman wielki litewski (2 kom., 200), Dominik Michał Słuszka, wojewoda połocki (100),
Dragonia, single regiment of 700 porcia: Kazimierz Jan Sapieha, Hetman wielki litewski
Haiduki (2 choragwies, 500): Kazimierz Jan Sapieha, Hetman wielki litewski (300), Józef Bogusław Słuszka, Hetman polny litewski (200)
Foreign infantry, single regiment of 300 porcii: Kazimierz Jan Sapieha, Hetman wielki litewski
The creation had not been completed till the battle of Olkeniki, when existed troops were destroyed.
Source: Sliesoriūnas G. Lietuvos Didžiojoje Kunigaikštystėje suverbuotų karinių dalinių siuntimas prie Rygos 1700 m. // Lietuvos istorijos metraštis. 2001 metai. Vilnius: LII l-kla, 2002. S. 72.
↧
Блiнец А. Клецкiя бiтвы: 1506 i 1706 (на правах рецензии)
Обычно у меня рецензии получаются довольно критичными, но в этот раз это не так. На днях я прочел работу белорусского автора Андрея Блинца: Блiнец А. Клецкiя битвы 1506-1706. Мiнск: А.М. Янушкевiч, 2015. 130 c. ISBN 978-985-90346-5-7. В книге две части, про битву 1506 года и 1706. Первую я как-то прокомментировать затрудняюсь, т.к. период не мой, а вот битвой 1706 г. и корпусом С.П. Неплюева я занимался довольно "плотно", и у меня опубликована одна статья по битве под Клецком (ссылка), и одна - собственно по севским полка набора 1705 г. С.П. Непллюева (ссылка).
Итак, что можно сказать про вторую часть книги, посвященную битве 19/30 апреля 1706 г.? По источникам все Ок, есть и Оглобин, и "Реляция подлинная непомысленной баталии"из Писем и бумаг Петра Великого, и моя статья из "Старого Цейхгауза" (ссылка), и реляция Крейца. Я в своей статье затруднился самостоятельно восстановить ход боя, и дал три варианта описания: русский, шведский и украинский (Мазепа) - настолько они отличаются друг от друга. Блинец решил все-таки попробовать описать ход боя с привязкой к местности. Из основных замечаний - автор, как мне кажется, излишне доверяет шведской версии событий. Приведу простой пример: по русским источникам получается, что основные потери были понесены в свалке у моста, а шведы красочно расписывают, как "гнали и рубили"еще 5 километров по другому берегу Ржавки. В вопросе потерь автор тоже старается быть "поближе"к заявленным шведами 1025 "закопанных тел", хотя по всем русским полкам (кроме стрельцов Анненкова) потери известны до человека, и Блинец с моей публикацией знаком и приводит мои данные. При этом свои потери шведы обозначают всего в пару десятков человек, хотя и признают, что их несколько раз отбивали, да и сам бой был довольно напряженный. Итоговый вывод тоже получился спорным: сражение русские проиграли из-за низкой боеспособности русской пехоты, хотя по всем источникам (даже летопись Лизогуба...), получается, что первыми не выдержали шведской атаки казаки, и побежав с поля боя опрокинули русскую пехоту у моста, и подставили под фланговый удар те русские полки, которые успели войти в Клецк. Но вопрос боеспособности и роли украинских казаков автор тщательно обошел... Тем не менее, моя рекомендация - найти и прочитать, в целом книга очень неплохая.
Итак, что можно сказать про вторую часть книги, посвященную битве 19/30 апреля 1706 г.? По источникам все Ок, есть и Оглобин, и "Реляция подлинная непомысленной баталии"из Писем и бумаг Петра Великого, и моя статья из "Старого Цейхгауза" (ссылка), и реляция Крейца. Я в своей статье затруднился самостоятельно восстановить ход боя, и дал три варианта описания: русский, шведский и украинский (Мазепа) - настолько они отличаются друг от друга. Блинец решил все-таки попробовать описать ход боя с привязкой к местности. Из основных замечаний - автор, как мне кажется, излишне доверяет шведской версии событий. Приведу простой пример: по русским источникам получается, что основные потери были понесены в свалке у моста, а шведы красочно расписывают, как "гнали и рубили"еще 5 километров по другому берегу Ржавки. В вопросе потерь автор тоже старается быть "поближе"к заявленным шведами 1025 "закопанных тел", хотя по всем русским полкам (кроме стрельцов Анненкова) потери известны до человека, и Блинец с моей публикацией знаком и приводит мои данные. При этом свои потери шведы обозначают всего в пару десятков человек, хотя и признают, что их несколько раз отбивали, да и сам бой был довольно напряженный. Итоговый вывод тоже получился спорным: сражение русские проиграли из-за низкой боеспособности русской пехоты, хотя по всем источникам (даже летопись Лизогуба...), получается, что первыми не выдержали шведской атаки казаки, и побежав с поля боя опрокинули русскую пехоту у моста, и подставили под фланговый удар те русские полки, которые успели войти в Клецк. Но вопрос боеспособности и роли украинских казаков автор тщательно обошел... Тем не менее, моя рекомендация - найти и прочитать, в целом книга очень неплохая.
↧
Отряд ладожского воеводы П.М. Апраксина в 1701-1704 гг.
В этом году, наконец таки, был напечатан сборник статей с конференции "Новгородика-2015". Сама конференция прошла еще три года назад осенью 2015 г., но сборник сверстали в 2017 г., а опубликовали только осенью 2018 г. Я на той конференции выступал с докладом о службах, численности и организации отряда ладожского воеводы П.М. Апраксина в 1701-1704 гг. В приложениях мною опубликованы таблицы с результатами смотренных списков по полкам на май 1703 г. и сентябрь 1704 г. Выходные данные статьи: Великанов В.С. Отряд ладожского воеводы П.М. Апраксина в 1701-1704 гг. // Новгородика-2015. От "Правды Русской"к российскому конституционализму: материалы V международной конференции 24-25 сентября 2015 г. Великий Новгород, 2017. С. 182-191.
Начиная с конца мая к Нарве начали прибывать основные силы русской армии, и в дальнейшем в ходе осады войска Апраксина занимали устье Наровы, препятствуя возможному провозу подкреплений и припасов в крепость, и осаждали Ивангород. Для усиления под его команду 12 июля был передан солдатский полк Алексея Дедюта (см. подробнее Таблица 2)[xix]. В решающем штурме Нарвы видимо приняли участие отдельные добровольцы («охотники») из полков Апраксина, среди раненных на штурме упомянуты по капитану из стрелецких полков Стрекалова и Баишева, еще один капитан полка Баишева был убит[xx]. После взятия крепости отдельный корпус П.М. Апраксина был фактически расформирован. Полки Титова и Болобонова по царскому указу от 13 августа 1704 были определены в гарнизон Нарвы, а полк Инглиса указом от 6 октября – в гарнизон Ивангорода. Остальные полки были определены «быть при Нарве». В качестве утешения П.М. Апраксина назначили шефом-полковником бывшего полка Шеховского, который был назначен в ноябре комендантом в Нарву. Вместо Апраксина полком фактически командовал подполковник Богдан Кулик-Дорогомир, и в последующих документах полк называется как по его имени, так и по имени шефа.
Отряд ладожского воеводы П.М. Апраксина в 1701-1704 гг.
Боевая служба новгородских воинских контингентов в годы Великой Северной войны до настоящего момента недостаточно изучена в отечественной историографии. Еще в конце 1700 г. служилые люди Новгородского разряда были разделены на две части. Во Пскове под командой Б.П. Шереметева должны были служить дворяне и дети боярские, стрельцы, казаки и пушкари Пскова и пригородов, Ржева, Торопца, Великих Лук и Зубцова; а в Новгороде с А.И. Репниным – новгородцы всех 5 пятин, а также служилые люди из Твери, Ладоги, Олонца, Торжка и Старицы. Уже весной 1701 г. большая часть «новгородцев» вошла в состав отдельного корпуса ладожского воеводы Петра Матвеевича Апраксина, и под его командованием воевала в 1702-03 гг. в Приневье, а в 1704 – участвовала в осаде Нарвы. В рамках настоящего исследования на основе впервые вводимых в научный оборот архивных материалов РГАДА показаны организация и боевые службы корпуса П.М. Апраксина в 1701-04 гг.
Общая численность войск Новгородского разряда к началу 1700 г. составляла около 13 тыс. чел., в т.ч. 6,2 тыс. поместной конницы и 6,5 тыс. пеших ратных людей (стрельцов, пеших казаков, пушкарей и др.)[i]. Из них в «новгородскую» «половину» попали около 6,2 тыс. чел., в т.ч. 3,8 тыс. поместной конницы. Из двух стрелецких полков, находившихся в Новгороде накануне войны, в феврале 1701 г. сформировали один сводный тысячный полк под командованием Мирона Баишева. Именно эти войска, поместная конница и стрельцы Баишева, и составили зимой 1700-1701 гг. основу русской группировки в Ладоге, командование которой поручили стольнику Тимофею Путятину. В конце января 1701 г. Путятин с отрядом в 1,5 тыс. новгородской конницы и 400 стрельцов выдвинулся к пограничной реке Лавуе (Лаве) и занял деревню Шумы. 8 февраля к Шумам подошел шведский генерал-майор А. Крониорт с отрядом в 6796 чел.[ii]Русские решили встретить противника в поле, но после короткого боя поместная конница фактически бежала к Ладоге, а стрельцы были вынуждены отступить и укрепиться в небольшой помещичьей усадьбе[iii]. В течение недели стрельцы отбивали все атаки шведов (известно минимум о трех приступах), и отошли 15 февраля только после подвоза противником осадной артиллерии. Действия Путятина были признаны Петром Iнеудачными, и на его место в конце февраля 1701 г. был назначен окольничий Петр Матвеевич Апраксин.
Петр Матвеевич Апраксин (1659-1728) долгое время находился в тени своего младшего брата генерал-адмирала Федора Матвеевича Апраксина (1661-1728), не занимая никаких значительных должностей. В частности, в 1700 г. он не получил никакого служебного назначения, и принял участие в нарвском походе в качестве «валентира». Получив, наконец, должность воеводы и отдельный воинский отряд, Апраксин прибыл в конце апреля в Ладогу. Войска, бывшие под его командой, насчитывали по спискам 4765 чел.: «московских чинов, которые служат с новгородцы» 198 чел., новгородцев «сотенной службы» 1216 чел.[iv], тысяча малороссийских казаков, 106 ладожских стрельцов и пушкарей, новгородский стрелецкий полк Мирона Баишева (1123 чел.) и белгородский стрелецкий полк Степана Стрекалова (1022 чел.)[v]. Боевые действия Апраксин начал лишь в июне, выдвинувшись со своими войсками к пограничной реке Лавуе. Высланный за «шведский кордон» отряд новгородской конницы разгромил находившийся в местечке Кипуе передовой шведский дозор, взяв в плен ротмистра Муля и 17 рейтар из полка Тизенгаузена. Пленные сообщили, что Крониорт с основными силами находится в Дудергофе (Дудоровский погост, совр. Можайский), а на реках Мье и Тосне сооружены небольшие форты («крепостицы») с гарнизонами по роте драгун в каждом. Апраксин не рискнул продолжить наступление на шведскую территорию, и вернулся к Ладоге, разместив вдоль реки Волхов небольшие заставы. В своей отписке Петру Iон сообщил, что Крониорт, узнав о его походе, поспешил отойти от границы к Дудергофу с войском в 12 тыс. чел. Указанное число – это была общая списочная численность шведских войск в Ингрии, включая гарнизоны крепостей, и в реальности шведский командующий имел непосредственно в своем распоряжении всего около 7 тыс. чел. Осенью 1701 г. бывшие под командой Апраксина малороссийские казаки были отпущены по домам, а в состав его корпуса были включены дополнительно 5 солдатских полков, и с учетом двух стрелецких полков численность пехоты достигла 6769 чел[vi]. В Ладоге войска Апраксина простояли до лета 1702 г.
В 1702 г. Петр I запланировал операцию против шведской крепости Нотебург (Орешек), лежавшей на острове в месте истока реки Невы из Ладожского озера. Занятие этого укрепления позволило бы обезопасить подступы к Ладоге и получить опорный пункт для дальнейших операций в северной Ингрии и южной Карелии. Начало операции долго откладывалось, т.к. царь находился в Архангельске, где лично следил за постройкой укреплений Новодвинской крепости и новых судов. В результате подготовка к осаде была начата лишь в середине июля. Перед началом операции необходимо было обезопасить коммуникации на случай атаки Крониорта, который в начале июня расположился с 3 рейтарскими, 4 драгунскими и 3 пехотными полками и 20 пушками в районе мызы Реткина. Апраксин выступил из своего лагеря на реке Назье в середине августа. Его отряд насчитывал около 1,5 тыс. поместной конницы («Новгородцов и Московских чинов сотенные службы и з гусары с пятьсот человек, да Новгородского ж полку рейтар и копейщиков с тысечю человек с неболшим»)[vii], 700 драгун полка Александра Малины, около 2 тыс. низовой конницы (татар, калмык, башкир и казаков) и 6 тыс. пехоты. Описывая состояние новгородцев, Апраксин писал, что они «каких хуже быть нельзя: и пешие, и строю никакому не учены»[viii]. Перейдя шведскую границу, русская конница занялась разорением и опустошением окрестностей, за что Апраксин в последствие получил выговор от царя. Подойдя 21 (10) августа к устью реки Тосна войска Апраксина взяли штурмом небольшой шведский форт, защищаемый шведским гарнизоном в 400 чел. при 3 пушках. Шведы не выдержали русской атаки, и бежали к основным силам Крониорта, преследуемые русской конницей на протяжении 15 верст. Шведский командующий, узнав о приходе Апраксина, поспешил двинуться ему навстречу со своей кавалерией. Противники встретились 24 (13) августа на реке Ижоре, недалеко от того места, где река образует несколько рукавов. Согласно отписке Апраксина, его войска в ходе 5 часового боя дважды опрокинули противника, и заставили его отойти[ix]. Основываясь на показаниях пленных, Апраксин сообщил царю, что у Крониорта было 8 полков. Однако согласно шведским источникам, в бою принял участие лишь авангард численностью около тысячи человек, а остальные войска не успели подойти[x]. После боя шведы отошли к Ниену, а русские, не став их преследовать, встали лагерем на реке Ижоре. Воспользовавшись бездействием Апраксина, Крониорт собрал около 7 тыс. чел. с 12 орудиями, с которыми собирался в конце августа атаковать русских. 6 сентября (26 августа) шведский авангард встретился с русским отрядом на реке Славянка. После короткого боя шведы отошли, но захваченные пленные рассказали Апраксину о численности и планах шведского командования. Русский командующий тут же поспешил отойти обратно к реке Назье, сославшись на недостаток припасов и плохое состояние конницы. Здесь к 3 октября (22 сентября) собрались главные силы русской армии, назначенной для осады Нотебурга. От отряда Апраксина в ее состав была включена вся пехота[xi], а сам ладожский воевода со своей конницей был оставлен на реке Назье для прикрытия тылов осадной армии на случай атаки Крониорта.
К этому периоду относится реформирование новгородской поместной конницы в драгуны. Еще в ходе кампании по царскому указу от 17 июня 1701 была проведена перепись «Новгородцом, Вотцкой, Деревской, Бежецкой, Обонежской пятин да Шелонской пятины, которые живут ото Пскова дале 60 верст, да городов Тверичам, Новоторжцом, Старичаном», согласно которой налицо были 3 245 чел., из них: сотенных 734 чел., гусар 240 чел., копейщиков 177 чел., рейтар 2 094 чел. (включая новгородских и копорских казаков)[xii]. По окончании кампании в октябре 1702 на реке Назье Апраксин произвел их разбор, разделив на 3 категории. Те, кто были в состоянии по своим физическим данным нести личную службу и имели крестьянские и бобыльские дворы, т.е. источники для несения службы, были оставлены в прежней полковой службе. В основном, это были представители наиболее обеспеченных и знатных родов, которые и ранее несли сотенную службу. Многие из них имели статус московских чинов. Помещики и казаки в возрасте до 35 лет, беспоместные или пустопоместные, были поверстаны в драгуны, т.е. переведены в новый статус служилых людей. Драгуны новых полков несли постоянную личную службу в течение 25 лет, получая от государства жалованье и все необходимое для службы (вооружение, обмундирование, амуницию, экипировку, лошадей и питание). По своему статусу драгуны из помещиков не отличались от драгун и солдат, набранных из крестьян и вольницы. Беспоместные и пустопоместные помещики старше 35 лет, а также неспособные нести службу по состоянию здоровья должны были нести налоговые и прочие повинности на общих основаниях, включая поставку даточных (по одному с 25 дворов). В драгуны было записано 1 453 новгородца, разделенных на 2 полка под командой полковников Дениса Девгерина и Людвика Вольмат-Бодевия. В первый полк (с 1708 – Вятский драгунский) вошли помещики Водской, Шелонской и Деревской пятин, Твери, Торжка, Стариц и новгородские казаки. В полк Вольмат-Бодевия (с 1708 – Нижегородский драгунский) вошли помещики Бежецкой и Обонежской пятин, копорские казаки и один старичанин. В офицеры новых полков были выбраны начальные люди из соответствующих городовых корпораций. Число отставленных от службы и оставшихся в полковой службе неизвестно. Проведя разбор и сформировав 2 драгунских полка, Апраксин отпустил оставшихся дворян и детей боярских и низовую конницу на зиму по домам, с указом быть на службе не позднее 25 апреля 1703 г. Драгунские полки зимовали в Тихвине, где их всю зиму активно обучали и экипировали, а солдатские – в Ладоге.
В кампанию 1703 г. корпус ладожского воеводы П.М. Апраксина должен был помогать главным силам, направленным к Ниену, действуя против шведов на левом берегу Невы. Апраксин прибыл в Ладогу в середине апреля в сопровождении внушительной свиты из числа наиболее знатных новгородцев и московских чинов. Из Москвы Апраксину было прислано полковое воеводское знамя с образом Спаса Нерукотворного в окружении ангелов, которое несли стольник и 7 знаменщиков из новгородцев сотенной службы. При самом Апраксине были 21 адъютант (7 стольников, 10 жильцов, 2 новгородца и 2 помещика из Торжка), 9 сторожавцев и дозорных (3 стряпчих, 2 московских дворянина, 2 жильца, 1 заполковой ротмистр и 1 поручик), 6 обозных (все новгородцы Водской и Бежецкой пятин). Остальные новгородские помещики были Апраксиным разделены на 5 рот, в которые он сам выбрал ротмистров, поручиков и хорунжих. В 1-й роте служили новгородцы по «московскому списку» (51 чел.), ротмистр Гаврила Семенович Воейков. Во 2-й роте – новгородские помещики «сотенной службы» (62 чел.), ротмистр Мартемьян Андреевич Пестриков. В 3-й роте - новгородцы из бывших начальных людей гусарского, копейного и рейтарского строя (54 чел.), ротмистр Терентий Иванович Панафунин. В 4-й роте - новгородские и копорские казаки (28 чел.), ротмистр Воин Александрович Мельницкий. В 5-й роте – две станицы ладожских казаков (99 чел.), ротмистр Никита Афанасьевич Полочанинов[xiii]. В состав корпуса Апраксина также вошли 3 драгунских полка, оба «новгородских» (Дениса Девгерин, и Андрея Морель де Карера, сменившего к весне 1703 г. Вольмат-Бодевия) и Александра Малины. Пехота состояла из 5 солдатских и одного стрелецкого полка (подробнее см. Таблица 1)[xiv]. Кроме этого в команде Апраксина было 1697 чел. «низовой конницы» (астраханских и казанских татар, башкир и др.) под командой стольника и полковника Ивана Ефремовича Бахметева и подполковника Дениса Сербина - всего около 9,5 тыс. чел. Сборы конницы затянулись, и одной из основных причин было отсутствие лошадей в драгунских полках, сформированных из новгородцев осенью 1702 г. В результате пехота Апраксина выступила к Ниену вместе с основными силами Петра I, и приняла участие в осаде крепости, а сам воевода вместе с конницей покинул свой лагерь на реке Назье лишь 5 мая. Прибыв к Ниену уже после его взятия, Апраксин летом 1703 со своей конницей стоял на правом берегу Невы, прикрывая строительство крепости Петра и Павла. Осенью его корпус был переведен в район Ямбурга, для обороны новозавоеванной Ингрии от набегов со стороны Нарвы. Оба драгунских полка, Андрея Морель де Карера и Филиппа Суваса (сменившего Девгерина), зимовали в Котлинской мызе, в 17 верстах от Ямбурга и 25 от Нарвы. Пехота (солдатские полки Бильса, Инглиса, Титова и Шеховского) разместились в Ямбурге, а стрельцы Стрекалова – в Копорье. Также под команду Апраксина поступил солдатский полк Алексея Болобонова, находившийся в гарнизоне Ямбурга. Этот полк был доукомплектован до полного тысячного состава за счет остальных полков Апраксина, и насчитывал 28 декабря 1703 в 10 ротах 1032 чел. (вкл. 34 офицера)[xv].
В кампанию 1704 г. корпус Апраксина должен был блокировать до прихода главных сил русской армии шведскую крепость Нарву, перекрыв возможность подвоза гарнизону припасов и подкреплений. Зимовка в разоренных войной районах далась войскам Апраксина «дорогой ценой», в полках было много умерших и больных (все полки были «зело малы»), у драгун также пала значительная часть конского состава. Кроме этого, в полках не хватало оружия, полковой артиллерии и припасов[xvi]. Высланные в конце марта и начале апреля к Нарве разведывательные партии привели пленных, рассказавших, что нарвский гарнизон сильно страдал от голода (в некоторые дни зимой умирало до 30 человек), и что для его усиления вскоре морем из Ревеля должны будут переброшены 2 полка и необходимые припасы. Вскоре передовые дозоры сообщили, что 22-го апреля к Наровскому устью приплыли с моря два военных корабля и четыре шкуты, нагруженные рожью, и еще три корабля и три шкуты стояли в море в четырех верстах от Наровского устья. Получив эти сведения, Апраксин решил выступить из Ямбурга к устью Наровы с частью своего отряда для перехвата кораблей с припасами. В поход Апраксину вновь были высланы из Оружейной палаты богато расшитые полковое знамя со Спасом Нерукотворным и воеводский шатер. Его свита и адъютанты насчитывали 13 чел., остальные помещики «сотенной службы» были разделены на 2 роты. В первой, ротмистра Федора Семенова сына Квашнин-Самарина служили московские чины и новгородцы по «московскому списку» - всего 79 чел., включая 2 поручиков, 2 хорунжих и адъютанта. Во второй роте ротмистра Олимпия Павлова сына Толбугина насчитывалось 62 новгородца, включая 2 поручиков и хорунжего. Также с ним выступили «в салдацких трех полках у Шеховскова 380, у Титова 780, у Билса 496; а болши того тех полков взять некого, которые и есть немногие, и те болны, а в дополнку, государь, салдат и началных людей до сего числа не прислано; также и ружья худова много, а инова и нет, и о том доносил; да из горнизуна [Ямбурга],малолюдства ради, взял 300 человек, да драгун вилипова полку Суваса 500; всего ныне будет со мною 2.456 человек»[xvii]. С этим слабым отрядом Апраксин прибыл к устью Наровы 27 апреля, остальные полки подошли спустя несколько дней. Сразу по прибытии русские соорудили в устье реки Наровы батарею из 3 6-фунтовых и 6 3-фунтовых (полковых) пушек, чтобы препятствовать проходу шведских кораблей к крепости. На следующий день 28-го апреля шведские суда попытались пройти мимо русской батареи к Нарве: «два карабля боевых по осмнатцати пушек входили в устье Наровское и рекою Наровою к обозу нашему в два часа по полудни в малой ветр и ис пушек от них по нас, также и от нас по них стрелбы было много; и несколко у нас и раненых есть. И те, государь, карабли Божиею помощию и ево государевым счастием из Наровы реки i от Росонскова и из Наровского устья отбили и один карабль во многих местах ис пушек розбили. И отошли в море со многим страхом и отшед три карабля остановились в море от Наровского устья не в далности ж, а шесть отошли в море вдаль…»[xviii]. Одна из шведских бригантин была разбита настолько, что шведам пришлось вытягивать ее из устья реки на канате за ботами. После неудачной попытки прорыва шведы отошли в море. Пользуясь паузой в действиях на море, Апраксин посылал драгунские отряды «по морскому берегу и к Ругодеву до самого города и по Колыванской дороге, и караулы неприятелские розбили двожды; и где их отъезжие караулы были, с мест своих ушли в Ругодев и от города не отъезжают, стоят у самого валу…». Но, несмотря на принятые меры, Апраксин не смог 11 мая помешать высадке и проходу в крепость шведских подкреплений численностью 600 чел.![]()

[i]Великанов В.С.Реорганизация ратных людей Новгородского Разряда в 1700-1707 гг. // Война и оружие: Новые исследования и материалы. Труды Третьей Международной научно-практической конференции, 16-18 мая 2012 года. СПб., 2012. Ч. I. C. 216-218.
[ii] Koskinen Y. Handlingar till upplysande af Finlands öden under det Stora nordiska kriget. Helsingissa. 1865. S. 14-15.
[iii]Северная война 1700-1721 гг. Сборник документов. Т. 1. 1700-09. М. 2009. С. 98.
[iv]Невысокая численность новгородцев была связана с тем, что помещиков двух пятин (Водской и Шелонской) еще 5 января отправили под Псков.
[v]Военно-походный журнал (с 3 июня 1701-го года по 12 сентября 1705 года) генерал-фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева, посланного по высочайшему повелению в Новгород и Псков для охранения тех городов и иных тамошних мест от войск Шведскаго короля // Материалы Военно-учетного архива, Вып. 1, Спб, 1871, стб 63, 64, 68 (далее - ВПЖ). Стлб. 64.
[vi]ВПЖ. Стлб. 74-75. Солдатские полки Ивана Трейдена (1112 чел.), Андрея Шневенца (890), Даниила Купера (864), Андрея Гулица (686) и Григория Янковского (1072).
[vii]Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. 2 (1702-03), СПб, 1889. СС. 391-393. Примечание к № 448 - Письмо П. М. Апраксина к Петру I от 14-го августа 1702 года, «из обозу с неприятелской Свейской стороны, от земли их Ингрии, от реки Ижоры»
[viii]Там же.
[ix]Волынский Н.П. Постепенное развитие русской регулярной конницы в эпоху Великого Петра с самым подробным описанием участия её в Великой Северной войне. Выпуск 1, Кн. 1, СПб., 1912 г . С. 130-132.
[x]Koskinen Y. Handlingar till upplysande af Finlands öden under det Stora nordiska kriget. Helsingissa. 1865. S. 43-44.
[xi]ВПЖ. Стлб. 120. Полки: Трейдена 902 ч., Гурика 477 ч., Иглиса 561 ч., Гордона 454 ч., Баишева 651.
[xii]Волынский Н.П.Ук. соч. Кн. 3. С. 178. Приложение XXVII-В, № 2 - Память в Приказ военных дел, от 29-го ноября 1702 года.
[xiv]Там же. Л. 38-48об.
[xvii]Волынский Н.П.Ук. соч. Кн. 3. С. 10. Приложение 1. № 12. Письмо Апраксина к А. Д. Меншикову от 25-го апреля 1704 года, из Ямбурга. См. также: ПиБ. Т. 3. Примечания, № 642, с. 610-11.
[xviii]Волынский Н.П.Ук. соч. Кн. 3. С. 10-11. Приложение 1. № 13 Письмо Апраксина к А. Д. Меншикову, от 28-го апреля 1704 года, «из обозу от реки Наровы».
[xx]Там же, Л. 63, 64.
↧
Росписи русской армии по разрядным полкам в 1650-1680 гг.: попытка создания военно-окружной системы.
В декабрьском номере "ВИЖ"вышла моя новая статья: Великанов В.С. Росписи русской армии по разрядным полкам в 1650-1680 гг.: попытка создания военно-окружной системы. // Военно-исторический журнал. № 12/2018. М. 2018. С. 16-21. В ней я в явном виде зафиксировал все то, о чем раньше неоднократно уже упоминал в нескольких своих работах, а также на страницах этого блога:
1. Известная многим «Роспись перечневая ратным людям, которые во 189 году росписаны по розрядам» носила проектный характер, и никогда так и не была реализована на практике. Фактически, это был проект возможной мобилизации и росписи служилых людей по воеводским полкам на случай продолжения войны с турками. Бахчисарайским договор, напомню, был подписан только в январе 1681 г., и осенью 1680 г. всерьез готовились к возможному продолжению боев. Необходимо отметить, что подобные росписи составлялись каждый год, но "Роспись 189 г."носила более полный и комплексный характер, что я связываю с известным многим указом о распределении ратных людей по приказам от 12 ноября 1680 и в целом с реформой вооруженных сил в 1679-1682 гг. Но это тема для отдельного исследования.
2. Соответственно никакой военно-окружной реформы, упомянутой А.В. Черновым, в 1680-1681 гг. проведено не было, т.к. никакие 8 округов-разрядов созданы не были. В статье я подробно рассматриваю организацию полевой русской армии в 1672-1681 гг. и появление разрядных полков, и четко показываю, что это были временные воинские соединения. При этом никакими дополнительными административными функциями в отношении городов и ратных людей полковые воеводы "новых""разрядных полков"не наделялись.
3. Собственно военно-административных округов в 1650-1680-х гг. было всего 4: Новгородский, Смоленский (приказ Смоленского княжества), Белгородский и Севский. Воеводы этих разрядов имели как военные, так и административные полномочия в отношении подведомственных территорий и их служилых людей: «быть на службе <…> для береженья <…> городов, <…> и ведать городов полковые и городовые службы всяких чинов людей полковыми и судными и всякими расправными делами». На остальной территории страны, включая Приказ Казанского дворца, городовые воеводы ведали только служилых людей "городовой службы", остальные находились в ведении центральных приказов.
Детали со всеми датами, цифрами и ссылками вы можете найти в моей статье.
1. Известная многим «Роспись перечневая ратным людям, которые во 189 году росписаны по розрядам» носила проектный характер, и никогда так и не была реализована на практике. Фактически, это был проект возможной мобилизации и росписи служилых людей по воеводским полкам на случай продолжения войны с турками. Бахчисарайским договор, напомню, был подписан только в январе 1681 г., и осенью 1680 г. всерьез готовились к возможному продолжению боев. Необходимо отметить, что подобные росписи составлялись каждый год, но "Роспись 189 г."носила более полный и комплексный характер, что я связываю с известным многим указом о распределении ратных людей по приказам от 12 ноября 1680 и в целом с реформой вооруженных сил в 1679-1682 гг. Но это тема для отдельного исследования.
2. Соответственно никакой военно-окружной реформы, упомянутой А.В. Черновым, в 1680-1681 гг. проведено не было, т.к. никакие 8 округов-разрядов созданы не были. В статье я подробно рассматриваю организацию полевой русской армии в 1672-1681 гг. и появление разрядных полков, и четко показываю, что это были временные воинские соединения. При этом никакими дополнительными административными функциями в отношении городов и ратных людей полковые воеводы "новых""разрядных полков"не наделялись.
3. Собственно военно-административных округов в 1650-1680-х гг. было всего 4: Новгородский, Смоленский (приказ Смоленского княжества), Белгородский и Севский. Воеводы этих разрядов имели как военные, так и административные полномочия в отношении подведомственных территорий и их служилых людей: «быть на службе <…> для береженья <…> городов, <…> и ведать городов полковые и городовые службы всяких чинов людей полковыми и судными и всякими расправными делами». На остальной территории страны, включая Приказ Казанского дворца, городовые воеводы ведали только служилых людей "городовой службы", остальные находились в ведении центральных приказов.
Детали со всеми датами, цифрами и ссылками вы можете найти в моей статье.
↧
↧
Организация и численность османской армии в начале русско-турецкой войны 1768-1774 гг.
Под конец года публикации как-то кучно пошли :). Наконец-то опубликован и мой материал по организации и численности османской армии в 1768-1769 гг. Изначально он задумывался как своего рода продолжение нашей совместной с Максимом Нечитайловым статьи об османской армии в 1670-1710-х гг. (см текст здесь: ссылка), благо были найдены записки секретаря султанского казначея Мустафы Кесби, в которых содержались расходы на найм и содержание войск в 1768-1769 гг. Благодаря этому прежде абстрактные "тьма-тысячные""османские орды"приобрели, наконец, какую-то понятную структуру и численность. Я надеюсь, что в ближайшие год-два выйдет полная монография Максима Нечитайлова об османских вооруженных силах в 17-18 вв., а пока моя статья: Великанов В.С. Организация и численность османской армии в начале Русско-турецкой войны 1768–1774 гг. // Исторический научный журнал «Russkaya Starina» («Русская старина»). 2018, № 9(2). С. 133-145. (в pdf вы ее можете скачать здесь: ссылка)
Организация и численность османской армии в начале русско-турецкой войны 1768-1774 гг.
1. Введение
XVIII в. в целом, и особенно вторая его половина – период стремительного заката могущества Турецкой (Османской) империи и кризиса ее традиционной военной организации. На этом фоне в 1768 г. началась очередная Русско-турецкая война, ознаменовавшаяся рядом побед русской армии – при Рябой Могиле, Ларге, Кагуле и др. Исследования и источники, посвященные данному конфликту, начиная с официальных документов российской стороны, упоминают о многотысячных турецких армиях, но почти ничего не говорят об их составе. В связи с этим, по нашему мнению, назрела необходимость обобщить и проанализировать имеющиеся данные об организации и структуре османской армии во время кампании 1769 г. Особую актуальность проблеме придает отсутствие в России каких-либо специализированных исследований на эту тему.
2. Материалы и методы
Одним из наиболее ценных источников по организации и численности турецкой армии в начале Русско-турецкой войны 1768–1774 гг. являются записки Мустафы Кесби, бывшего в те годы секретарем главного султанского казначея Сарым Ибрахим-паши. Впервые они были опубликованы в оригинале на старотурецком языке в 1881 г. (Смирнов, 1881), а в 2002 г. под редакцией А. Огретена записки были изданы в адаптированном варианте на современном турецком языке (Kesbi, 2002). Описания турецких вооруженных сил встречаются также в работах ряда иностранцев, побывавших в Турции или писавших о ней: Портера (Porter. 1768), дю Вернуа (Vernois, 1785), де Тотта (Tott, 1785), Мураджа Д’Оссона (D’Ohsson, 1824) и др. Также необходимо отметить мемуары российского поверенного при султанском дворе Павла Артемьевича Левашова, находившегося в кампанию 1769 г. под арестом при ставке верховного визиря, и оставившего подробное описание состояния турецкой армии (Левашев, 1790). Из современных исследований следует указать работы Вирджинии Аксан, посвященные анализу состояния и развития турецких вооруженных сил в XVIII в.
3. Обсуждение и результаты
Организация турецкой армии к 1760-м гг. в целом оставалась неизменной по сравнению с XVII в. (Великанов, Нечитайлов, 2010), однако в ней произошел ряд изменений, наиболее значительные из которых были связаны с увеличившейся ролью наемных формирований. По источникам финансирования и особенностям формирования и несения службы вооруженные силы Османского государства состояли из нескольких основных компонентов: постоянные войска капыкулу, конная военно-ленная милиция сипахи, провинциальные войска, наемные формирования военного времени левенды, отряды вассалов и волонтеры. Ополчения тюркских племен, бывшие некогда существенной частью османской армии, к 1760-м гг. уже утратили свое прежнее значение, и больше не упоминаются в составе действующих войск. Капыкулуфинансировались за счет центрального бюджета, снабжались от казны и включали в себя пехоту янычары,конницу капыкулу сюварилерии специальные части. К капыкулутакже можно отнести дворцовую стражу бостанджи. Первоначально созданные как особая категория дворцовых слуг для обслуживания султанского дворца и сада, к середине XVIII в. бостанджиприобрели статус личной стражи султанов. Подобная трансформация была связана с потерей янычарами в результате целого ряда мятежей доверия со стороны султанов.
Традиционно одним из основных элементов османской армии были знаменитые янычары. Однако к середине XVIII в. янычарский корпус уже во многом утратил свою былую боеспособность, фактически превратившись в ремесленно-торговую корпорацию. Первоначально янычары комплектовались исключительно детьми из покоренных христианских районов (так называемый налог девширме), которые таким образом проходили османизацию, однако со времен Мурада IIIв корпус принимались подданные всякого сословия и происхождения. Янычары делились на несколько категорий: строевых (эшкинджи), ветеранов (коруджи), отставников (мютекаиды, или отураки) и сверхштатных (тасслакджи), ожидающих возможности занять вакантное место в реестре среди эшкинджи. Последние две категории не несли службы и не получали жалования, но пользовались правами и привилегиями янычар. Множество турок всех сословий (горожан, цирюльников, ремесленников, мелких торговцев и т.д.) формально записывались в сверхштатные тасслакджи, либо сразу получали статус отставных отураки. В результате, многие современники, описывая Турцию в середине – второй половине XVIII в., отмечали, что едва ли не половина мусульманского населения была записана в янычары. В различных источниках фигурируют противоречивые данные о структуре и организации янычарского корпуса, что связано с его сложной историей. По нашим данным, в 1760-х гг. янычарский корпус организационно состоял из 161 строевого подразделения орта (или ода), 100 джемаати 61 бёлюк. Еще по 34 ортавыставляли сеймены и аджеми-огланы (D’Ohsson, 1824: 312–347, 393; Ungermann, 1906: 15; Vernois, 1785: 91–94). По свидетельству Д. Портера, к 1768 г. номерные ортастоличных янычаримели по штату в каждой от 800 до 1000 чел., но фактически их численность всегда была меньше, еле-еле дотягивая до 200–300 чел. (Porter, 1768:172–173). Янычарские орта сохранили прежнюю устаревшую средневековую организацию и не имели какой-либо четкой внутренней структуры. Командный состав насчитывал всего 5 офицеров: яя-баши, или чорваджи-баши– командир орта (командиры некоторых орта имели свои специфические названия, что связано с историей возникновения и трансформации различных султанских служб и категорий дворцовых слуг и охраны); ода-баши– помощник командира; векил-хардж, или килер-хардж– интендант; байракдар– прапорщик или знаменосец; баш-эски– начальник ветеранов и заместитель знаменосца. Кроме этого, в каждой ортаимелось несколько нестроевых чинов: уста, или ашджи– повар; баш-кара-куллукджи– главный поваренок; сака– водонос; кара-куллукджи– младший поваренок. Этот штат всегда оставался неизменным, даже в военное время. Только 1-я и 5-я орта бёлюков имели еще одного унтер-офицера – зембилджи(по званию следовал сразу за водоносом). Списочная численность корпуса в 1750 г. составляла 81300 чел. строевых янычар, из которых 50000 постоянно находились в Стамбуле (Weissman, 1964: 32), но в записках Мустафы Кесби указывается, что жалование в 1760 г. получали всего 20380 янычар (Kesbi, 2002: 457). Большая часть из них находилась в Стамбуле, другие несли службу в многочисленных гарнизонах по всей империи. Однообразного вооружения и снаряжения янычары не имели и с середины XVII в. фактически приобретали его самостоятельно за свой счет. В описываемый период большинство из них были вооружены кремневыми мушкетами, лишь несколько орта сохраняли как дань традициям луки и арбалеты. Из холодного оружия имелись ятаганы; штыки и байонеты не использовались. Обучение янычар сводилось к базовому владению огнестрельным и холодным оружием, строевые и тактические занятия не проводились. Линейный строй, т.е. организованные передвижения и ведения боя в линейных порядках, турками не применялся. В бою янычары, как правило, занимали оборонительные позиции за какими-либо укреплениями (ров, вагенбург и т.п.) и вели огонь (глубина строя составляла 9-12 шеренг) по приближающемуся противнику. В атаке янычары двигались глубокой колонной, близкой по форме к вытянутой трапеции, порядок и равнение внутри строя строго не соблюдались. Общий уровень подготовки и боеспособность янычар в рассматриваемый период большинством современников оценивались невысоко.
Общая численность конницы капыкулу (капыкулу сюварилери) составляла в 1760 г., по данным Мустафы Кесби, около 12,5 тыс. чел. Существовавшие ранее отдельные корпуса сипахови силяхдаровбыли, видимо, объединены в один корпус силяхдаров, насчитывавший 11979 чел. Прочие корпуса султанской охраны (так называемые «четыре бёлюка») к середине XVIII в. уже практически утратили свое боевое значение, превратившись в небольшие парадно-церемониальные подразделения. Формировавшиеся из представителей тюркских племен отряды улуфеджи первоначально предназначались для охраны султанской казны. В 1760 г. они насчитывали 118 (так называемые «правые улуфеджи», т.е. стоявшие справа от султана, улуфеджиян-и йемин, имевшие красно-белые знамена) и 139 чел. («левые улуфеджи», улуфеджиян-и йесар, желто-белые знамена) соответственно. Из нетюркских мусульманских народов формировались отряды гарибов («чужаков»), в чьи первоначальные обязанности входила охрана знамени Пророка в походе: 166 «правых гарибов» (гареба-и йемин, имевшие зеленые знамена) и 119 «левых» (гареба-и йесар, белые знамена) (D’Ohsson, 1824: 364–368; Porter, 1768: 174;Vernois, 1785: 102–103;Kesbi, 2002:457). Их вооружение к 1760-м гг. все еще состояло из копья, лука, сабли и булавы, огнестрельное оружие так и не получило широкого распространения. Из защитного вооружения обязательными были шлем, щит и кольчуга.
Специальные (технические) части капыкулусостояли из 5 корпусов, сочетавших в себе черты производственной корпорации (цеха) и воинского (строевого) подразделения, отвечая одновременно и за изготовление, и за применение различных типов вооружения и снаряжения: топчу, джебеджи, топ арабаджилары, хумбараджии лягымджи (D’Ohsson, 1824: 362–364, 369; Porter, 1768: 175; Vernois, 1785: 95–98). Топчу– артиллеристы – занимались как отливкой и хранением орудий и боеприпасов, так и боевым их применением. Соответственно корпус делился на тех, кто отвечал за отливку орудий, и на канониров. Джебеджи– оружейники – отвечали за производство и хранение оружия и боеприпасов (кроме артиллерии). Первоначально они обслуживали только янычарский корпус, но в XVIII в. под их присмотром находились общеармейские запасы пороха, свинца, вооружения и снаряжения. Топ арабаджилары– перевозчики орудий, отвечавшие за изготовление повозок и лафетов для перевозки орудий и припасов, уход за животными для их перевозки и собственно саму транспортировку в походе. Хумбараджи– «гренадеры» или бомбардиры. В 1730–1740-х гг. османское правительство предприняло попытку реорганизации данного корпуса. Под руководством француза Александра Клода Бонневаля, принявшего ислам под именем Ахмед-паши и получившего звание хумбараджи-баши (т.е. начальника корпуса хумбараджи), в 1734 г. на азиатском берегу Босфора были построены казармы и набраны 3 роты (300 чел.) турок и боснийцев. Бонневаль вместе с еще несколькими ренегатами-европейцами обучал набранных хумбараджиевропейским строевым и ружейным приемам и стрельбе из мортир. Данные занятия имели успех у султана и османского руководства, однако по внутриполитическим причинам Бонневаль был вынужден в 1735 г. покинуть Стамбул. В его отсутствие школа пришла в упадок, а большинство набранных хумбараджипогибли в войне 1736–1739 гг. В итоге к 1747 г. корпус хумбараджив том виде, в каком его создал Бонневаль, под давлением янычар был упразднен, вернувшись к прежней цеховой структуре (Levy, 1982: 232–233). Лягымджи– инженеры или саперы, в их обязанности входили осадные работы и рытье подземных ходов. По оценочным данным Портера, в 1768 г. численность топчусоставляла 2 тыс. чел., джебеджи– 4 тыс. чел., топ арабаджи– 3 тыс., у Д’Оссона – 5 тыс. артиллеристов и 7,5 тыс. оружейников. В 1769 г., по данным реестров, в Стамбуле (без учета провинциальных гарнизонов) насчитывалось 1351 топчу, 180 – топ арабаджии 3691 – джебеджи (Agoston, 2005: 30). Данных о численности хумбараджии лягымджине найдено, видимо, они не имели устойчивой организации и численности. Для сравнения, в 1738–1739 гг. топчу, топ арабаджии джебеджинасчитывали по спискам 19430 чел. Корпуса топчу, топ арабаджи и джебеджисостояли из ортаи белюков, в частности их упоминает П.А. Левашев (без указания количества орт и численности) при описании выступления армии великого визиря из Стамбула, однако информации об их организации в указанный период не найдено. Кроме этого, в частях капыкулуимелись собственные службы палаточников, музыкантов и сакка-водоносов (фактически, они были распределены по орта и подчинялись их начальникам).
Материальная часть османской артиллерии, по меркам XVIII в., считалась устаревшей. Большинство орудий были железными и крупных калибров, что отрицательно сказывалось на их мобильности («тяжелые [орудия] большею частью на буйволах и волах возит» (Масловский, 1891: Приложения. 40)) и скорострельности. При этом передков в османской артиллерии не употреблялось, и вся упряжь была веревочной. В бою османская артиллерия занимала стационарную батарейную позицию у лагеря, и больше уже не маневрировала. По словам того же Панина, «как лафеты под ними с такою неудобностью, так и канонеры их с таким неискусством, что совсем не имеют способу орудия свои скоро не только по неприятеле нацеливать, ниже из стороны в сторону обращать, отчего пушки их... стреляя большею частью все по тому одному месту, по коему сперва начинают, очень мало, или так сказать, почти и ничего неприятелю вреда не делают» (Масловский, 1891: Приложения. 40). Один из историков русско-турецких войн отмечал, что «неприятельские орудия стреляли далеко, но именно для приобретения этой дальности, было пожертвовано другим главным для полевого орудия – его легкостью» (Петров, 1866: 257).
Другим существенным компонентом турецкой армии традиционно являлась конная военно-ленная милиция сипахи, получавшие от государства земельные владения (лены), за счет доходов от которых они обязаны были нести службу в конном строю в полном вооружении. Данный статус преимущественно передавался по наследству, однако право на доходы с лена сипахиполучал только при условии личной службы. В зависимости от размеров, лены назывались тимары(годовой доход до 20 тыс. акче) или зеамет(доход от 20 до 100 тыс. акче). Более крупные владения, хасс, давались только крупным должностным лицам, например, беям (губернаторам) санджаков (провинций). Кроме личной службы, владелец тимараили зеамета должен был выставлять дополнительно в поход по одному снаряженному и вооруженному всадникуджебелюс каждых 3000 (для зеамета и хасса – с 5000) акче дохода, т.е. в среднем 3 джебелюс тимараи 10 – с зеамета. Уже к концу XVII в. из-за «революции цен» и социально-экономических процессов внутри Османского государства данная система пришла в упадок, и многие сипахиуже были не в состоянии за счет доходов со своих поместий закупать вооружение и нести длительную службу. Русский посол в Стамбуле А.М. Обресков отмечал в 1756 г., что большинство джебелюуже не имели какого-либо боевого значения и при выступлении в поход должны были иметь при себе «кирки, лопатки и лукошки для рытья и носки земли, потому что они не токмо при осадах траншеи, батареи и прочие земляные работы делают, но и дороги расчищают» (Мейер, 1991: 21–22). Ресми-эфенди также очень критично оценивал их боеспособность: «Они высылают в поход только стариков, чтобы сохранить тимар, жалованье и рационы. На сто человек приходилось 2000 слуг и животных, которые только обременяли казну» (Aksan, 1995: 136). Тем не менее, формально в списках числилось около 55 тыс. сипахов, что в военное время с учетом их вооруженных слуг (джебелю) должно было составить не менее 135 тыс. чел. (Новичев, 1963: 222). Организационно сипахииз одной провинции сводились в тысячи (под командой алай-бея), состоявшие из белюковили байраков (буквально «знамя», близко русскому значению «сотня») различной численности (от 50 до 200 чел.). Какого-либо стандартного комплекса вооружения сипахине имели и приобретали оружие и снаряжение за свой счет. Как правило, они были вооружены пиками и саблями, также встречаются указания на наличие щитов и пистолетов. Частые упоминания об их участии в различных сражениях войны 1768–1774 гг. (например, алай-беи упомянуты в числе пленных, взятых в ходе преследования от Кагула к Дунаю при Картале 23 июля 1770 г., и при штурме Бендер 16 сентября), позволяют сделать вывод, что, несмотря на общий кризис тимарной системы, сипахипродолжали участвовать в боевых действиях, хотя их численность была весьма невелика.
Кроме сипахов, в большинстве турецких провинций имелись свои местные вооруженные формирования, носившие общее название йерли кулу(«местные рабы»), содержавшиеся за счет провинциальных доходов и подчиненные местному губернатору. Данные войска первоначально выполняли гарнизонные и пограничные функции на территории своих провинций, но уже с конца XVII в. их все чаще и чаще начинают привлекать для участия в походах за пределами своего региона. Как правило, они состояли из конных и пеших белюковили байраков (байрак – «знамя», т.е. отдельный отряд со своим знаменем) численностью по 50–200 чел., и имели различные специфические названия: азапы(обычно гарнизонные части из этнических турок), мухафазасины (легкая кавалерия из христиан в Молдавии и Валахии), секбаны (драгуны) и другие, а также провинциальные янычары и топчу.
В XVIII в. все большее значение в турецкой армии приобретают наемные отряды левендов (левенды), вербуемые за деньги из добровольцев на определенный срок (обычно полгода). Правила их набора напоминали принятые в Западной Европе нормы: будущим командирам отрядов (местные магнаты аяны, судьи кади и вице-губернаторы мутасаррифы) выдавались фирманы (процедура называлась «одевание кафтанов»), в которых фиксировалось обязательство набрать к указанному сроку на конкретных условиях оговоренное число солдат. Левендымогли быть как конными, так и пешими и делились на набираемых центральными властями (мири) и на провинциальных (капылыили капы халкы). Также иногда отряды левендов имели специфические названия, например, тюфекчи (стрелки), или секбаны, и сеймены (посаженные на коней стрелки, аналог европейских драгун). Наемников, набранных в Албании, традиционно называли арнаутами, а в сербских районах – войниками. Капылы левендынабирались в провинциях местными властями, а центральные власти затем компенсировали им расходы на их наем и содержание за счет специального временного налога имдад-и серифе.
При этом условия набора и нормы финансирования и для мири, и для капылы левендыбыли одинаковыми. При мобилизации в провинции рассылались султанские указы о сборе, содержавшие сведения о необходимом количестве солдат, размере вознаграждения за поступление на службу (бакшиш), ежемесячном жалованье (улуфе), которое выплачивалось в течение 6 месяцев, 10 % комиссии для офицеров (ондалык) и расчете ежедневных рационов. Кроме этого, в указах оговаривался дополнительный двухмесячный срок службы, во время которого происходили сбор и роспуск войск и их следование в район сосредоточения полевой армии. В каждом санджаке ответственным за набор войск был мутасарриф, который часто одновременно являлся и командиром местного отряда левендов.
Набранные левенди сводились в бёлюкиили байраки по 50 чел. под командой бёлюк-баши. Командир самостоятельного отряда в 10 байраков (500 чел.) имел чин беш-юз-баши, в 20 и больше – бин-баши. Заместитель командира отряда именовался юз-баши (аналог майора). П.А. Левашев писал, что такие отряды «позволено всякому набирать, кто только богат и по ревности к своему закону и отечеству оные собрать и с ними на войну идти пожелает, хотя бы и был разбойником... Баяраки имели право отворять все тюрьмы и из оных вынимать кого заблагорассудят... Будучи же обыкновенно вооружены от головы до ног всяким военным оружием, как-то саблями, кинжалами, ружьями, ятаганами и сверх того большими и малыми пистолетами, не считая копей, щитов и железных поручней» (Левашев, 1790:140–141). Особенности финансирования (наличие разового вознаграждения при поступлении на службу, комиссия для офицеров при вербовке и слабый учет личного состава) часто приводили к тому, что фактическая численность набранных отрядов левендовбыла значительно меньше списочной из-за множества «мертвых душ».
Еще одной характерной чертой турецкой военной организации было наличие различных волонтерских формирований из религиозных фанатиков, рассматривавших любую войну с христианами как джихад. Они всегда были частью османской армии, но в XVIII в. роль религии в османском обществе существенно выросла. Если первые султаны строили централизованное абсолютистское государство и жестко ограничивали влияние улемов на государственные и судебные дела, то по мере снижения их могущества и роста социально-экономических проблем, роль ислама начала возрастать. В частности, в судебной сфере это привело к середине XVIII в. к постепенному замещению норм и законов, изданных султанами (канун-наме), на положения шариата. В военной сфере это стало причиной появления многочисленных религиозных волонтеров, известных под общим названием дели.
Граф П.И. Панин в своем «Наставлении... на предводительство в наступательные действия против войска турецкого» (1770) подчеркивал градус неприязни между носителями двух религий, опираясь на то, что армия противника состоит «из весьма озлобленных и поощренных ненавистью людей, не только на все христианство, но и на самого Христа Спасителя нашего, желая всегда не одну веру и церкви наши, но и святое имя сего Искупителя своею нас кровью – совсем истребить». Панин напоминал подчиненным, что «варварский неприятель» «никакой пощады оному не делает, но умерщвляет всякого ради приобретения за каждую христианскую голову как производимой от их начальников денежной платы, так обещанного от магометанского закона им за убийство христиан раю» (Масловский, 1891: Приложения. 37, 44).
Одним из специфических видов турецкой пехоты в указанный период были далкаличи– «обнажающие мечи», добровольцы из числа фанатичных мусульман, рассматривавших войну с Россией как джихади давших обет умереть или победить, сражаясь одним только холодным оружием. Атаки с одними саблями под пение сур из Корана производили такое впечатление на русских, что они были отдельно отмечены в реляциях и отчетах Румянцева, Потемкина и Суворова. Другой категорией добровольцев были серденгечты (буквально «безголовые»), которые набирались среди капыкулу (в первую очередь янычар) и волонтеров, давших обет не отступать. Подразделения серденгечтыиспользовались в качестве ударных или штурмовых частей, и служившие в них получали повышенное жалование. Д’Оссон упоминает, что серденгечтысводились в байраки по 120 человек (D’Ohsson, 1824: 383). Также к турецкой армии присоединялись добровольцы гоноллю, участвовавшие в походах со своим вооружением и снаряжением и получавшие вместо жалованья освобождение от налогов и военную добычу.
Война между Россией и Турцией была объявлена 25 сентября (6 октября) 1768 г., но широкомасштабные боевые действия начались лишь в следующем году. Ни одна из сторон не была готова к войне, но, в отличие от России, турки не смогли полноценно использовать имевшиеся у них полгода. Дело в том, что при мобилизации войск турецкие власти столкнулись с серьезными проблемами, т.к. вся армейская организационная и финансовая документация находилась в большом беспорядке. Мустафа Кесби в своих записках упоминает, что для составления сводной ведомости войск и необходимых расходов на их сбор и снабжение ему пришлось использовать данные 1695–1696, 1711 и 1716 гг., т.к. более поздних росписей не нашлось. На основании этих древних материалов определялись нормы мобилизации войск, их обеспечения провиантом и финансирования.
Другой отличительной чертой османской мобилизации стал завершавшийся в те годы переход от относительно профессиональной военной системы XVI–XVII вв., основанной на постоянных войсках капыкулу и милиции сипахи, к вербованной армии, набираемой только на время войны. Однако эту армию пришлось заново набирать для войны из людей, зачастую не имевших никакого военного опыта. Даже янычарские части с началом войны активно разбавлялись новобранцами. Данное обстоятельство, вместе с плачевным состоянием финансовой системы Порты (нормой становятся дефицит бюджета, скачки цен и насильственные займы правительства у подданных, а применительно к армии – проблемы с денежными и продовольственным снабжением), имело и другие неизбежные последствия – резкое падение уровня качества подготовки войск и военной дисциплины (Aksan, 2007: 134). Это не ускользнуло от внимания российской стороны: «Впрочем же число турецкого воинства умножается и главнее составляется из того сброду, который, по объявлении войны, всякий год пред самым выступлением уже в кампанию сзывается не токмо рядовыми и офицерами, но и самыми полководцами из всякого рода состояния и разных промыслов людей, неимеющих до такого своего вызову никакой науки ни практики в военном ремесле, а только стекаются частью по недостатку других обыкновенных промыслов себе пропитания, частью ж, по азиатическим к разбойничеству склонностям, имея жадность, прельщащую их, во время войны добычами себя обогащать» (Масловский, 1891: Приложения. 37).
Тем не менее, несмотря на все сложности, турки в кампанию 1769 г. планировали выставить две полевые армии. Главная армия под командованием великого визиря Мехмед Эмин-паши должна была наступать на Днестре и в Молдавии, а вторая, состоявшая из крымских татар и переброшенных в Крым турецких войск, – действовать на левом берегу Днепра, угрожая русским границам.
Значительную роль в предстоящей войне должны были сыграть провинциальные воинские контингенты из приграничных с Россией регионов и войска вассального Крымского ханства. К началу войны списочная численность гарнизонных войск в приграничных районах составляла около 35 тыс. чел.: 14200 в Очакове, 17560 в Хотине и 3100 в Бендерах (Aksan, 2002: 68–70; Aksan, 2012: 335). Их основу составляли присланные из Стамбула на годовалую службу янычары (например, в Хотине насчитывалось 26 орта), пополняемые новобранцами-ямаками, и постоянные вербованные подразделения азапов. С началом войны в гарнизоны стали поступать и отряды левендов. Кроме того, имелось 3000 чел. легкой кавалерии из местного христианского населения, так называемые мухафазасины(Boğdan muhafazasına). Численность Аккерманской (Буджакской) ногайской орды, бывшей в султанском подданстве и подчиненной сераскиру Бендер, упоминавшийся нами Мустафа Кесби оценивал в 17 тыс. чел. Из них 2 тыс. ногаев находились на постоянной службе, а 15 тыс. были племенным ополчением, которое должно было быть мобилизовано с началом военных действий. Крымские татары, согласно этому же источнику, насчитывали 26 тыс. чел., включая 2000 постоянной ханской гвардии, состоявшей из вербованных сейменов, вооруженных огнестрельным оружием. Остальные 24 тыс. – это конное ополчение 5 крымских орд (родов): Ширин, Барын, Аргын, Кыпчак и Седжеут, а также отряды черкесских и кабардинских князей. Француз барон де Тотт, участвовавший в походе крымской армии в Новую Сербию зимой 1768–1769 гг., упоминает, что ханская гвардия состояла из 40 отрядов (бейлюков) по 40 чел., не считая находившихся на ханской службе казаков-некрасовцев (Сень, 2002: 102; Tott. 1785: 180–181). Также в Крыму постоянно находилось около 1,5-2 тыс. турецких янычар, составлявших гарнизоны Ор-Капу (Перекопа), Работа (Арбата), Кафы (Феодосии) и Ени-кале (Керчь). В начале 1769 г. в Крым были дополнительно переброшены несколько ортаянычар и сипахииз Трабзона, Эрзурума и Египта (в осеннем походе 1769 г. калги-султана Шабхаз-Гирея приняли участие 55 байраков), командование над которыми принял оруженосец (силяхдар) султана беглербей Эрзурума Ибрагим-паша (Неджати-эфенди, 1894: 125). Таким образом, общая численность ханских и султанских войск в Крыму в 1769 г., по турецким источникам, не превышала 35-40 тыс. чел. При этом боеспособность татарского ополчения оценивалась и турками, и русскими невысоко (наверное, единственный, кто в своих мемуарах написал практически панегирик крымским татарам – это барон де Тотт). П.И. Панин, характеризуя армию крымского хана, писал, что «большая часть не имеют ни огненного, ниже и других настояще исправных к ручному сильному поражению оружей; а главная его часть употребляет стрелы, кои и в лучшем своем состоянии против огненного вооружения недостойны страха, а в зимнее холодное время столь уже слабы, что разве только на самом приближении несколько ранить могут; копья ж у него большую частью без железа, но заостренные и обоженные» (Панин, 1769: 1). Необходимо также отметить, что в большинстве работ приводятся более высокие оценки численности ханских войск. Упоминавшийся нами барон де Тотт оценивал общую численность армии крымского хана в фантастические 200 тыс. чел. Согласно показаниям служителя хана, которые нам также представляются значительно завышенными, армия хана в январе 1769 г. насчитывала до 73 тыс. чел.: 40 тыс. татар, 3030 арнаутов (видимо, имелись в виду вербованные части ханской гвардии), 3 тыс. казаков-некрасовцев, 20 тыс. янычар («при которых было 30 знамен», т.е., видимо, подразумевались орта) и 7 тыс. «спагов» (т.е. турецких сипахи) (Петров, 1866: 129–130).
Кроме турецких гарнизонов и армии крымского хана, в предстоящей войне с Россией активное участие должны были принять и воинские контингенты, набранные в Молдавии и Валахии. Из местного христианского населения планировалось навербовать 12 тыс. левендов: килийский паша Мирлива Али-бей и Фераштелизаде Мехмед-паша получили фирманы на вербовку по 1000 чел., Кахраман-паша – по 6000. Еще 3000 чел. должны были выставить молдавские воеводы, около 1000 чел. – ополчение свободных арендаторов государственных земель. Из мусульман планировалось набрать 9300 чел.: фирман на вербовку 5100 чел. был дан Абаза-паше (фактически отрядом командовал Хазинедары Фейзулла-паша), 1100 чел. – Хан Арслан-оглу Хасан-паше и Аданали Чопур-оглу, 1000 чел. – Кады-паше и Тарсуси Тор-оглу (Kesbi, 2002: 250–251). Таким образом, всего в кампании 1769 г. должны были принять участие около 102–105 тыс. чел. местных формирований.
Точный состав и численность армии великого визиря Мехмед Эмин-паши, выступившей в апреле 1769 г. к российской границе, в опубликованных турецких документах отсутствуют, но мы можем установить их на основе анализа ее отдельных компонентов. Во-первых, вместе с визирем в поход выступили 90 ортаянычар. П.А. Левашев, описывая их выступление из Стамбула, указывает, что из них «самые многолюднейшие не более имели 150 человек, другие же по 100, а некоторые только по 70 и по 60. Наперед ехали водовозы, коих число состояло из 90 человек, одетых в кожаное платье, увешанное колокольчиками. За ними шли помянутые орты одна за другою, имея каждая пред собою свое знамя, за коим ехали чорбаджи или капитаны с прочими чиновниками в новых наградных кафтанах, розданных им за несколько часов пред выходом по повелению султанскому» (Левашев, 1790: 38–39).Общую численность выступивших в поход янычар Левашев оценивал в 10–12 тыс. чел., дю Вернуа – в 15 тыс. чел. (Vernois, 1785:170). Согласно же турецким источникам, смотр армии визиря в апреле 1769 г. показал 10 тыс. янычар, и аналогичную цифру приводит хронист Садулла Энвери-эфенди (Aksan, 1993: 228; Hummer. 1839: 218).По мере движения армии к Днепру численность ортаувеличивалась за счет прибытия «отпускников» и активной вербовки янычар-новобранцев (ямаки, или серденгечты). П.А. Левашев упоминает, что, когда в апреле «прошли местечко Карнабаде в коем почти половина жителей были янычарами нашей 6-й орты (члены российского посольства содержались под стражей в данной орта.– В.В.), в которую немалое число янычар новых и прибыло» (Левашев, 1790: 54). В дальнейшем, упоминая о численности турецких отрядов летом-осенью 1769 г., Левашев оценивает среднюю численность ортав 500–800 чел. Ресми-эфенди считал, что из штатной тысячи человек фактически в ортаимелось не более 400–500 чел., и это было поводом для значительных финансовых злоупотреблений: «у каждого янычарского тысячника, по именным спискам, числится тысяча человек солдат, и он крепко держится привычки ежемесячно получать из казны жалованье на полное число людей, тогда как с ним не пришло и половины этого. Но положим, что “тысяча” значит ровно “пять сот”. Спустя сорок дней, из этих пяти сот непременно разбредутся четыреста, под предлогом отыскивания пищи. При тысячнике, подчиненных и служителей всего налицо человек сто, не более, – а между тем, бездельник, требует выдачи жалованья на целую тысячу» (Ресми-эфенди, 1854: 15). Таким образом, общую численность янычар в кампании 1769 г. мы можем оценить приблизительно в 50 тыс. чел. Отметим, что при этом любые попытки навести порядок в их численности и финансировании сразу же приводили к бунтам.
Вместе с янычарами в поход с главной армией в кампанию 1769 г. также выступила и кавалерия капыкулу, но, как жаловался Ахмед Ресми-эфенди, до Дуная дошло всего около 1000 всадников! (Aksan, 1995:136). Нам такая оценка кажется излишне эмоциональной и заниженной. Она связана с общим желанием автора показать глубину кризиса, охватившего традиционные военные институты Османской империи к 1760-м гг. Численность бывших с визирем сипахидю Вернуа оценивал в 30 тыс. чел., однако, по другим оценкам, к армии прибыли только 20 тыс., а по другим источникам – всего лишь 7–8 тыс. чел. (Новичев, 1963: 222).
Провинциальные беи в 1769 г. должны были выставить 73250 конных и пеших солдат. Наиболее крупные отряды по 5 тыс. чел. обязались снарядить эялятеты Румелии, Боснии, Анатолии, Карамана, Сиваса, Алеппо, Ракки, Диярбекира, Трабзона и Эрзурума (5,5 тыс. чел.), чуть меньшие – Эдирне (2,5 тыс.) и Мараш (3 тыс. чел.; совр. Караманмарас). Остальные провинции предоставляли отряды численностью менее 1000 человек. П.А. Левашев упоминает, что эти войска «по большей части состояли из пастухов и землепашцев, увешанных по обыкновению разным оружием, которым редкие из них владеть умели, что им и не нужно было, поелику едва и третья их часть доходила до надлежащего места» (Левашев, 1790: 145).
Отряды левендов должны были составить в 1769 г. 78,7 тыс. чел. По данным Мустафы Кесби, в этом году на службу были наняты 18 отрядов мири левенди, общей численностью 19740 чел. В списке приведены имена всех командиров: отряд в 5,5 тыс. чел. под командованием Джаникли Али-паши-оглу, Микдад-паши и Баттал-паши, 3 тыс. – Чалык-оглу, 2 тыс. – Караосман-оглу, отряды по 1 тыс. – Чапан-оглу, Рыдван-аги, Адем-аги (оба из Кютахьи), Хаджи-бея из Аданы, Овалы Одьякмаз-оглу из Эрзинджана, Кайсериййели-оглу и Койлухисарлы Хаджи-бея, плюс несколько отрядов поменьше. Еще 25 отрядов левендов (59 тыс. чел.) должны были набрать провинциальные власти. Для некоторых из них указано, что это должны быть стрелки-тюфенкчи: по 5 тыс. вели Исбанакчи Мустафа-паша, Коджа Абди-паша; по 3 тыс. – Молдоганы Али-паша, Силахдар Мехмед-паша и Абдулджелил-оглу; по 1,5 тыс. – Хадим Ибрахим-паша и Иваз Паша-оглу Халил-паша. Неизменно в документе отмечается, что в составе отрядов, кроме стрелков, были фанатики-добровольцы дели. Арнаутов (албанцев) обязались привести Каплан-паша (1,5 тыс.) и Курд-паша (1 тыс.). Ага-Мехмед-паша должен набрать 5 тыс. добровольцев-янычар, дели и тюфенкчи. В отношении остальных отрядов дополнительной информации не приведено: Заралы-оглу Фейзулла-паша из Сиваса (2,5 тыс. чел.), Ипекли-оглу Мустафа-паша (6 тыс.), Дагистани-Али-паша (4 тыс.), Гюрджю Хасан-паша (3 тыс.), Абди-паша (2,5 тыс.), другой Абди-паша и Ферах-Али-паша (1 тыс.), третий Абди-паша и Черкес-Хасан-паша (1 тыс.), Мюдеррис Осман-паша (2 тыс.), Мухсин-оглу Мехмед-паша (2,1 тыс.), Шахин Али-паша (3 тыс.), Узун Абдуллах-паша (1 тыс.), Кара Халил-паша (1 тыс.) и другие, более мелкие отряды (Kesbi, 2002: 253–255).
Артиллерия армии великого визиря в конце апреля 1769 г., по данным П.А. Левашева, «состояла в 140 пушках большею частью шестифунтовых, а 20 было такой величины, что под каждую впрягали от 30 до 40 буйволов: они называются Балгемесы (balyemaz. – В.В.), т.е. немедоядки» (Левашев, 1790: 66). Турецкие источники сообщают о наличии 150 10-фунтовых пушек, 50 тяжелых орудий и таком же числе мортир (Aksan, 2013: 144). Примечательно, что в следующем 1770 г. победители при Кагуле «получили в добычь всю артиллерию в сту сороку хороших орудиев на лафетах и со всеми к тому артиллерийскими запасами и великим багажом» (Румянцев, 1953: 120). Ресми-эфенди, описывая ошибки, совершенные в походе 1769 г., упоминал о том, что визирь взял с собой 40-50 осадных орудий, которые оказались абсолютно бесполезными в полевой кампании (Ресми-эфенди, 1854: 12). По русским данным, армия сераскира под Хотином в августе 1769 г. имела 20 орудий большого калибра и 240 небольших пушек, перевозившихся по двое на одном муле (Aksan, 1995: 235). Видимо речь шла о своеобразном аналоге персидских или индо-афганских замбуреков– небольших фальконетах, установленных на верблюдах или мулах. Подобные пушки описывал и П.А. Левашев: «Пришло немного африканского войска на двухстах верблюдах, покрытых красными суконными попонами и имевших на себе большию частью по одному человеку с небольшим штуцером, привинченному сверху к седлу таким образом, что во все стороны оный обращать можно» (Левашев, 1790:67). П.И. Панин о такой артиллерии был невысокого мнения: «Тех, смеха и презрения достойных, малых пушечек, коих он возит по две, повешенными на одного верблюда, и из которых инако не стреляют, как подъехав заставят сию скотин наперед лечь, а сидевший на ней пушкарь, выстрелив из оных, отъезжает, где б их в безопасном месте опять зарядить (и) приехать для другого по неприятелю своего выстрела» (Масловский, 1891: Приложения. 40). Для обслуживания артиллерии с армией в поход выступило 3400 артиллеристов (топчу и топ арабаджи) (Aksan, 1993: 228; Левашов, 1790: 40, 56).
4. Выводы
Таким образом, всего для участия в кампании 1769 г. турецкое правительство планировало собрать не менее 350 тыс. чел.: около 50 тыс. янычар, 12 тыс. конницы капыкулу, около 30 тыс. сипахов, 115 тыс. провинциальных войск (с учетом гарнизонов), 100 тыс. наемных левендов (включая набранных в приграничных провинциях) и около 43 тыс. крымских татар и ногайцев. С одной стороны, для похода готовилась гигантская армия, которую должны были сопровождать десятки тысяч нестроевых: возниц, торговцев, слуг и прочих – Ахмед Ресми, пожалуй, не слишком критично оценивал количество лагерной челяди при армии в 1769 г. только в 20–30 тыс. чел. (Aksan, 1995:137). С другой – все источники (и турецкие, и иностранные) указывают на высокий уровень дезертирства и санитарных потерь (по некоторым оценкам, до 60–70 %), а также невысокую боеспособность большинства набранных войск. К сожалению, отсутствие опубликованных фактических отчетов о состоянии войск не позволяет достоверно оценить их реальную численность. Тем не менее, приведенные нами сведения из записок Мустафы Кесби позволяют значительно уточнить имеющиеся в отечественной историографии сведения о турецкой армии в начале войны 1768–1774 гг. Главное, что следует отметить, – серьезный упадок традиционных постоянных войск капыкулуи ополчения сипахов, и резко возросшее значение отрядов наемников-левендов, набранных на территории Балкан, Анатолии, Кавказа и фактически составивших основу «новой» турецкой армии, противостоявшей российским войскам на полях сражений данной войны (Büyükakça, 2007: 44; Sadat, 1972: 351).
Литература
Великанов, Нечитайлов, 2010– Великанов В.С. Нечитайлов М.В. Структура и организация армии Османского государства (1670-1710е гг.) // Военно-исторический журнал «Воин». 2010. № 12. С. 20-32.
Левашев, 1790– Левашев П.А.Плен и страдания россиян у турков, или обстоятельное описание бедственных приключений, терпимых ими в Царь-граде по объявлении войны и при войске, за которыми влачили их в своих походах; с приобщением дневных записок о воинских их действиях в прошедшую войну и многих странных, редких и любопытных происшествий. СПб.: [б.и.], 1790. 168 с.
Масловский, 1891– Масловский Д.Ф.Русская армия в Семилетнюю войну. Вып. III. М.: Типография окружного штаба, 1891. 931 с.
Мейер, 1991– Мейер М.С.Османская империя в XVIIIв.: черты системного кризиса. М.: Наука, 1991. 261 с.
Неджати-эфенди, 1894– Записки Мухаммеда Неджати-эфенди, турецкого пленного в России в 1771–1775 гг. (пер. с тур. и предисл. В. Смирнова) // Русская старина. 1894. Т. 81. № 3. С. 113–134.
Новичев, 1963– Новичев А.Д.История Турции. Т. I. Эпоха феодализма (XI–XVIIIвека). Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1963. 314 с.
Панин, 1769– Панин П.И. Наставление от предводителя Второй армии войску ему порученному, каким образом поступать по расположении на зимния квартиры, к заграждению границ в предохранение ему вверенных, при случае неприятельскаго приближения и нападения на учрежденныя кордоны, как форпостам так линиею, а позадь оной и из войск расположенными, сочиненное им в Польше в лагере при деревне Покатилове 1769 года октября 24 дня. СПб.: Тип. сухопут. кадет. корпуса, 1769. 5 c.
Петров, 1866– Петров А.Война России с Турцией и польскими конфедератами с 1769–1774 год. Т. 1. СПб.: Тип. Э. Веймара, 1866. 332 с.
Ресми-эфенди, 1854– Рассказ Ресми-эфендия, оттоманскогоминистра иностранных дел, о семилетней борьбе Турции с Россией (1769–1776) // Библиотека для чтения. 1854. Т. 124. C. 3–78.
Румянцев, 1695– Румянцев П.А.: Сборники документов (под ред. П.К. Фортунатова). Т. 2. М: Воениздат, 1953. 864 c.
Сень, 2002– Сень Д.В.«Войско Кубанское Игнатово Кавказское»: исторические пути казаков-некрасовцев (1708 г. – конец 1920-х гг.). Краснодар: Кубанькино, 2002. 286 c.
Смирнов, 1881– Смирнов Д.В.Сборник некоторых важных известий и официальных документов касательно Турции, России и Крыма. СПб.: ВуниверситетскойтипографиивКазани, 1881. 362 с.
Agoston, 2005– Agoston G. Guns for the Sultan: Military Power and the Weapon Industry in the Ottoman Empire. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2005. 280 p.
Aksan, 1993– Aksan V.H. The One-Eyed Fighting the Blind: Mobilization, Supply, and Command in the Russo-Turkish War of 1768–1774 // International History Review. 1993.Vol. 15. № 2.pp. 221–238.
Aksan, 1995 – Aksan V.H. An Ottoman Statesman in War and Peace: Ahmed Resmi Efendi, 1700–1783. Leiden: Brill, 1995. 253 p.
Aksan, 2002– Aksan V.H. Manning A Black Sea Garrison in the Eighteenth Century: Ochakov and Concepts of Mutiny and Rebellion in the Ottoman Context // International Journal of Turkish Studies. 2002. Vol. 8. № 1/2. P. 63–72.
Aksan, 2007– Aksan V.H. Ottoman Wars, 1700–1870: Empire Besieged. Harlow: Pearson Education Limited, 2007. XX, 599 p.
Aksan, 2012– Aksan V.H. Ottoman Military Power in the Eighteenth Century // Warfare in Eastern Europe, 1500–1800. Leiden; Boston: Brill, 2012. pp. 315–347.
Büyükakça, 2007– Büyükakça M.Ç. Ottoman Army in the Eighteenth Century: War and Military Reform in the Eastern European Context: M.A. Thesis, Middle East Technical University, 2007. 123 p.
Hammer, 1839– Hammer J., de. Histoire de l’Empire Ottoman. T. 16. Paris: Bellizard, 1839. 507 p.
Kesbi, 2002– Kesbi M. Ibretnuma-yı Devlet (Tahlil ve Tenkitli Metin). Ed. Ahmet Ogreten. Ankara: Türk Tarih Kurumu Basımevi, 2002. 654 S.
Levy, 1982– Levy A. Military Reform and the Problem of Centralization in the Ottoman Empire in the Eighteenth Century // Middle Eastern Studies. 1982. Vol. 18. № 3. pp. 227–249.
D’Ohsson, 1824– D’Ohsson M. Tableau géneral de l’empire Othoman. T. 7. Paris: Firmin Didot père et fils, 1824. 535 p.
Porter, 1768– Porter J. Observations on the Religion, Law, Government, and Manners of the Turks. Vol. II. London: Printed for P. Wilson, 1768. 150 p.
Sadat, 1972– Sadat D.R. Rumeli Ayanlari: The Eighteenth Century // Journal of Modern History. 1972. Vol. 44. № 3. P. 346–363.
Tott, 1785– Tott F., de. Memoirs of the baron de Tott. Vol. II. Dublin: Printed for L. White, J. Cash and R. Marchbank, 1785. 255 p.
Vernois, 1785– Du Vernois A. Essais de géographie, de politique, et d’histoire, sur les possessions de l’empereur des Turcs en Europe. Londres, Paris: Chez Poinçot, 1785. 332 p.
Ungermann, 1906– Ungermann R. Der Russisch-türkische Krieg 1768–1774. Wien; Leipzig: Wilhelm Braumüller k. u. k. Hof- und Universitäts-Buchhändler, 1906. 268 s.
Weissman, 1964– Weissman N. Les Janissaires: Etude de l’organisation militaire des Ottomans. Paris: Paris Orient, 1964. 118 p.
↧
Разбор Новгородского полка в 1672 г.
Под Новый год Новгородский университет им. Ярослава Мудрого порадовал публикацией материалов своей конференции 2017 г., на которой я представлял материал: Великанов В.С. Разбор Новгородского полка в 1672 году. // Страны Балтии и русский Северо-Запад: исторический опыт взаимодействия: материалы Междунар. науч.-практ. конф., Великий Новгород, 30 ноября – 1 декабря 2017 года. Великий Новгород, 2018. С. 169-173.
Разбор Новгородского полка в 1672 г.
Осенью 1665 г. - начале 1666 г. воеводой князем Иваном Андреевичем «Тараруем» Хованским был проведен итоговый смотр Новгородского полка, зафиксировавший его состояние и численность после почти 12 лет непрерывных боев и походов в ходе войны 1654-1667 гг. Всего на смотр явились (без учета находившихся в гарнизонах городовых стрельцов) 8 тыс. чел.: 117 московских чинов, 305 начальных людей полков "нового строя", 130 воевод, стрелецких голов и сотников, 2222 городовых дворян и детей боярских, 446 конных даточных от церковных иерархов, монастырей, вдов и прочих, 140 новокрещен и татар, 1427 конных казаков, 1284 драгун (630 сомерских и 654 олонецких), 1360 солдат (428 новгородских, 264 псковских и 668 олонецких) и 635 московских стрельцов. Организационно Новгородский полк состоял из поместной конницы, одного гусарского полка, 4 рейтарских (двух Новгородских, Псковского и Луцкого), двух драгунских (Сомерского и Олонецкого), 3 солдатских (Новгородского, Псковского и Олонецкого) а также московского стрелецкого приказа Андрея Коптева[1].
В следующий раз новгородцев собрали на службу осенью 1672 г. В связи с подготовкой к войне с Турцией все тому же князю И.А. Хованскому вновь была поручена задача провести смотр и разбор служилых людей Новгородского полка. Подготовленный им 23 октября 1672 года отчет позволяет не только оценить численность и структуру служилых корпораций, но и содержит интересные данные об их имущественном /169/ положении.
На смотр явилось 2496 новгородских помещиков: 696 сотенной службы, 405 гусар, 253 копейщика и 1142 рейтара. Для увеличения численности кавалерии Хованским было проведено первое после окончания войны 1654-1667 гг. верстание недорослей на службу. Всего были поверстаны на службу 1176 чел., что позволило увеличить численность новгородцев почти на половину (47%): 146 чел. было записано в сотенную службу, 12 – в гусары, 135 – в копейщики и 883 – в рейтары. Также на смотр явилось 1376 казаков, 265 из них служили в сотенной службе, остальные (1111 чел.) – в рейтарах. Таким образом, из общего числа написанных в службу 5048 дворян и детей боярских и казаков, сотенные (1107 чел.) составили 22%, остальные несли службу в гусарском и рейтарских полках. При этом доля призванных на службу недорослей составила 23% от общего числа. Вместе с сотенными воинскую службу несли и их "боевые холопы". Всего новгородцы сотенной службы смогли выставить 2025 чел.: 149 конных с огнестрельным оружием ("з боем"), 315 конных без огнестрельного оружия и 1561 - пеших с холодным оружием ("в кошу")[2]. Таким образом, в среднем каждый помещик сотенной службы смог выставить по два пеших ратника, а почти половина из них - еще и по конному ратнику. В тоже время, имеющиеся сведения о количестве дворов показывают довольно сильное социально-экономическое расслоение среди новгородских дворян и детей боярских. У всех городовых дворян и детей боярских (3672 чел.) в поместьях и вотчинах имелось 14 898 крестьян и бобылей и 836 задворовых людей, а дополнительные доходы от аренды («оброку с крестьян сверх пашни и с пустошей и с покосов и со всех угодей доходов») составляли всего 2 771 руб. 23 алтын в год[3]. В среднем на одного поместного приходилось по 4 крестьянина, но учитывая наличие поместий и вотчин в 100 и более дворов, то больше половины новгородских помещиков фактически были пустопоместными, либо имели не более 1-2 крестьянских дворов. Для сравнения /170/ в 1677 г. при сборе на службу 3194 дворян тульских, резанских и заоцких городов выяснилось, что 83% из них не имели крестьян (988 беспоместных и 1683 пустопоместных), еще почти 7% имели по 1-2 двора, а доля тех, кто имел экономически эффективные поместья (более 10 дворов) и мог обеспечивать собственную службу, составила всего 3%[4]. Среди новгородских городовых казаков ситуация с поместьями была еще хуже: на 1376 чел. имелось всего 323 крестьян и бобылей, а «оброку с пустошей и с сенных покосов» всего на 23 руб. 30 алт. в год[5].
Сбор полков "нового строя"осенью 1672 г. не проводился, и на смотр к Хованскому явились только русские офицеры из числа новгородцев, назначение и отправка на службу офицеров-иноземцев и русских из других регионов не проводились. Из 170 имевшихся в наличии офицеров 27 служили в гусарском полку, 133 – в рейтарских и лишь 10 – в солдатских. Для укомплектования новгородских полков из Москвы должны были быть дополнительно досланы 6 полковников (гусарский, 3 рейтарских и 2 солдатских) и 95 прочих офицеров[6]. Большинство из офицеров-новгородцев были опытными ветеранами, прошедшими с Новгородским полком все бесчисленные походы и сражения войны 1654-1667 гг. Например, гусарский ротмистр лучанин Михаил Тимофеевич Челищев начал службу еще в 1651-1652 гг. в рейтарском полку Буковина, который был своеобразной школой для подготовки офицерских кадров полков «нового строя» русской армии. В 1653 году перед началом войны он был произведен в прапорщики, и принял участие с Новгородским полком во всех походах и сражениях в годы войны 1654-1667 гг. В 1661 г. Челищев в чине поручика участвовал в обоих сражениях при Кушликовых горах, и «на последнем бою ранен из лука по правой ноге, да ранен по голове с правой стороны под правым глазом, сечен саблей по лбу», а в 1664 г. уже в чине ротмистра он был вновь ранен в сражении на р. Лучасе: «сечен саблей в дву местах /171/ по обеим щекам, да по правой руке сечен саблей»[7]. Другой гусарский ротмистр, Федор СеменовичЛупандин, также начал службу в рейтарах в 1653 г. еще в полку Буковина. В 1654 г. он участвовал в Смоленском походе, а в следующем 1655 г. бился под Вильно и Несвижем и был ранен из пищали в щеку и «по шее». На следующий год он участвовал в боях под Гдовом и Ригой. В 1658 г. произведен в поручики, а в 1662 г. – в ротмистры. В сражении на реке Лучасе Лупандин также был ранен «пробит с грудей под пазуху и пулей в нем, да на том же бою ранен в ногу в стегно и ныне пулька в стегне»[8].
Дворцовые крестьяне Заонежских (олонецких) погостов после 1667 г. были по их просьбе освобождены от драгунской и солдатской службы, замененной денежными и натуральными податями. Для сомерских крестьян прежняя драгунская служба была заменена на выставление лошадей и подвод для обоза и артиллерии («наряда»). Солдатских полков в 1672 г. показано всего два, Новгородский и Псковский, общей численностью 2169 солдат «прежних выборов». Для компенсации недостатка в пехоте к полевой службе были привлечены городовые стрельцы, которые должны были служить по очереди (часть городов "половинами", часть - "третями"). От Новгорода, Пскова с пригородами, Великих Лук и Олонца на службу должны были быть выставлены 2 100 чел., от Торопца и Старой Русы – 400, из которых формировались 5 сводных «полевых» приказа общей численностью 2500 чел.: три из стрельцов Пскова и пригородов, один – из Новгородских, Старицких и Тверских и один – из стрельцов Олонца и Торопца. Для сравнения в самом Пскове насчитывалось по спискам 2,1 тыс. городовых стрельцов, сведенных в 4 приказа (стрелецкие головы на август 1677 г.): Василия Сумароцкого, Ивана Неклюдова, Ивана Елагина и Василия Нилсина[9]. /172/
Таким образом всего Новгородский полк по результатам смотра и разбора осенью 1672 г. насчитывал (без учета гарнизонов) 10,5 тыс. чел.: 1125 дворян и детей боярских и казаков «сотенной службы», 271 начальный человек полков «нового строя», 417 гусар (отдельный полк из пяти рот), 388 копейщиков и 3053 рейтар в трех рейтарских полках, 2169 солдат из даточных в двух солдатских полках, тысяча сомерских солдат («велено быть у наряду и припасов Большого обозу») и 2500 городовых стрельцов («которые по очереди быть у него боярина в полку»). Кроме этого, с помещиками «сотенной службы» несли службу 2025 «боярских людей»[10].
[1]ВоробьевВ.М.Новгород и Псков - два важных центра военно-политической истории России XVII в. // Псков в Российской и Европейской истории (к 1100-летию летописного упоминания). Сб. ст. М., 2003. С. 314-326.
[2]РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Столбцы Севского стола. № 230. Л. 143.
[3]Там же. Л. 144.
[4]РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Столбцы Белгородского стола. № 848. Л. 14-18.
[5]РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Столбцы Севского стола. № 230. Л. 144.
[6]Там же. Л. 146.
[7]Список гусарского, копейного, рейтарского и солдатского строю, полковникам, подполковникам и иных чинов начальным людям русским, с кормовыми их месячными оклады и с их службами. Сочинен в 1696 г. в Иноземном приказе при сидении думного дьяка Автамона Ивановича Иванова с товарищи. Ч. 5. Кострома, 1794 г. С. 1.
[8]Там же. С. 12-13.
[9]Извлечение из годовой сметы Пскова 7185 г. // СборникМосковского архива Министерства юстиции. Т. VI: Псков и его пригороды. Кн. 2. М., 1914. № 35. С. 169-170.
[10]РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Столбцы Севского стола. № 230. Л. 142-143.
↧
К вопросу о создании Тамбовского разряда в 1680-1681 гг.
Под конец года опубликовали еще одну мою статью: Великанов В.С. К вопросу о создании Тамбовского разряда в 1680 - 1681 гг. // Белгородская черта: Сборник статей и материалов по истории Белгородской оборонительной черты. Белгород, 2018. Вып. 3. С. 9-13. Материал в чем-то перекликается с моей статьей в ВИЖ (ссылка), но здесь я более подробно рассказываю именно про "создание"Тамбовского разряда.
К вопросу о создании Тамбовского разряда в 1680-1681 гг.
Аннотация.В статье рассмотрены причины появления отдельного Тамбовского разрядного полка в 1680-1681 гг., а также его состав, организация и численность. На основании большого количества архивных материалов автор приходит к выводу, что это было временное воинское соединение, и его появление не привело к созданию отдельного военно-административного округа – разряда.
Впервые тезис о создании в 1680 г. отдельного Тамбовского разряда был сформулирован А.В. Черновым, который предположил, что его появление было частью общей реформы вооруженных сил, в ходе которой были созданы 9 постоянных военно-административных округов – разрядов[1]. Основанием для данного вывода послужил документ под названием «Роспись перечневая ратным людям, которые во 189 году росписаны по розрядам» (далее – «Роспись 189 г.»), ныне хранящийся в Российском Государственном Архиве Древних Актов (РГАДА)[2]. Данный документ в 1842 г. был опубликован в сильно усеченном виде и с рядом неточностей П. Ивановым[3], и впоследствии использовался многими исследователями как базовый источник по структуре и численности русской армии в 1680-90х годах. Ввод в научный оборот дополнительных документов, хранящихся в РГАДА, позволяет уточнить вопрос создания самостоятельного Тамбовского разряда и даты его существования.
Появление Тамбовского разрядного полка связано с событиями Русско-турецкой войны 1672-1681 гг. Основные события в ходе этого конфликта происходили на правом берегу Днепра, и были связаны с борьбой за обладание Чигирином – столицей правобережных гетманов и укрепленным пунктом, контролировавшим переправы на левобережную Гетманщину. В Придонье в 1673-1679 гг. донские казаки и царские ратные люди проводили локальные операции против Азова и турецких укреплений в низовьях реки Дон, но крупномасштабного наступления на этом направлении так и не состоялось, хотя в 1673 г. планировался поход на Азов с участием самого царя Алексея Михайловича[4]. В свою очередь крымские татары до 1680 г. практически не беспокоили российские окраины на этом направлении, ограничиваясь нападениями небольших отрядов. В 1675 г. они переправились через реку Усмань на Орловском участке Белгородской черты и, разобрав укрепления на западном берегу реки, проникли в Воронежский уезд, но вскоре были отогнаны обратно в степь. В следующем 1676 г. на Козловском участке Белгородской черты татары раскопали земляной вал у Бельского городка и прорвались за черту, но козловцы выбили их обратно и отбили всех пленных и захваченный скот. В другом месте отряд небольшой калмыков, просочившихся ночью через вал, был окружен и разгромлен козловцами при попытке вернуться с захваченным скотом в степь[5].
Ситуация изменилась в 1680 г. Первые тревожные известия о возможной активизации крымских татар на восточном («приволжском») участке Белгородской Черты появились уже весной. Еще 15 апреля астраханский воевода Матвей Степанович Пушкин писал о переправе через Волку «с луговой стороны на горную», между Астраханью и Черным Яром, «многих татар». Царицынский воевода Семен Нестеров 16 мая также сообщал со ссылкой на известия от донского атамана Фрола Минаева, что под Азовом собираются многочисленные татары и калмыки для нападения на российские окраины на верхнем Дону. Симбирский воевода князь Яков Долгоруков 14 июня сообщил о нападении татарского отряда в 200 чел. на чувашскую деревню Кизылбоеву[6]. Для противодействия этим рейдовым партиям был выделен отряд стольника Кузьмы Петровича Козлова, насчитывавший 1412 чел. городовых дворян и детей боярских «низовых» городов (Астрахани, Черного Яра, Самары, Царицына и Саратова) и терских и гребенских казаков. 5 июля он разместился у Валуек, но уже 18 июля он получил царский указ немедленно выдвинуться «по вестям о походе азовцев, калмыков, ногайцев черкас и татар» к Козлову и Тамбову, и уже на следующий день выступил в поход[7]. Однако татары нанесли удар южнее в районе Усмани. Пришедший из-под Азова татарско-ногайский отряд 2 августа, раскопав земляной вал и разобрав надолбы, прорвался на территорию Усманьского уезда, разорив несколько десятков деревень и захватив несколько сотен пленных[8]. Отряд К. Козлова ничем не успел им помешать.
Известия о появлении татарской угрозы на восточном участке Белгородской черты застали российское командование врасплох. Почти все ратные люди Белгородского разряда были заняты на строительстве Новой черты (будущей Изюмской черты), работы по сооружению которой необходимо было завершить летом этого года[9]. 19 июля в Тамбов был спешно отправлен солдатский полк полковника Еремея Шварта, а также козловские городовые дворяне и дети боярские. Полк Шварта насчитывал 9 начальных людей и 1507 урядников и солдат из Вехнего и Нижнего Ломова, Темникова, Тамбова и Троицкого острога. В полку имелось 5 полковых пищалей с 500 ядрами[10]. Козловские дворяне и дети боярские насчитывали около тысячи человек, и были разделены на 11 сотен под командованием сотенных голов: Любима Мантурова, Ермолая Саморокова, Григория Сухова, Михаила Шмакова, Тимофея Жукова, Ивана Золотухина, Ивана Евросимова, Михаила Ошмакова, Ивана Щербакова, Дмитрия Сумокова и Гаврила Сергеева[11].
22 июля было принято решение о выделении на угрожаемые участки дополнительных сил из состава главной армии[12]. Для этого был сформирован сводный корпус окольничего князя Константина Осиповича Щербатова, в состав которого вошли московские чины, приехавшие на службу после 20 июня; резанцы, мещерцы и рящены «сотенной службы»; рейтарские полки стольников и полковников Ильи Змеева, Алексея Чубарова и Михаила Зыкова, «тысяча» Первого Московского Выборного солдатского полка Аггея Шепелева под командованием полковника Петра Аничкова (тысяча солдат из Тамбова, Керенска, Темникова, Верхнего и Нижнего Ломова), а также солдатские полки полковников Ивана Минстермана (из городовых стрельцов и пушкарей Новгородского разряда), Ивана Юнкмана и Варфоломея Ронорта (оба солдатских полка были составлены из «низовых городов стрелцов и казаков и пушкарей и затинщиков») – всего около 9-9,5 тыс. чел.[13]Товарищами К.О. Щербатова были назначены стольник Григорий Владимирович Новосильцев и Иван Юрьевич Леонтьев. Эти войска составили отдельный «Тамбовский полк».
К.О. Щербатов выступил к Воронежу 25 июля, не дожидаясь сбора всех своих сил. По данным смотра к этому моменту под его командой насчитывалось 7 632 чел.[14]«Тамбовский полк» К.О. Щербатова прибыл в район Воронежа и Тамбова в середине августа, и простоял там до октября 1680 г., готовый в случае появления противника выдвинуться на угрожаемый участок. Крупного нападения противника на этом направлении во вт. половине 1680 г. так и не произошло, и в середине октября ратные люди К.О. Щербатова были распущены со службы по домам.
Осенью того же 1680 г. была подготовлена уже упоминавшаяся нами в самом начале статьи «Роспись перечневая ратным людем, которые во 189 году росписаны по розрядам» (7189 г. по старому летоисчислению начался 1 сентября 1680 г.), в которой были учтены все ратные люди «полковой службы» и приведено их распределение по 9 разрядным полкам, включая новый Тамбовский.
Тамбовский разрядный полк стольника Бориса Петровича Шереметьева (будущего фельдмаршала Петра I) должен был насчитывать 14,5 тыс. чел.: всего 71 чел. в «сотенной службе», 3,1 тыс. чел. в 3 рейтарских и 11,3 тыс. в 7 солдатских полках. В его составе несли службу ратные люди 20 «городов» (уездов): Белоколодска, Бельска, Воронежа, Доброго, Данкова, Ельца, Ефремова, Землянска, Козлова, Коротояка, Костенска, Лебедяни, Ливен, Орлова, Сокольска, Талецкого, Урыва, Усмани, Чернавска и Черни. В «сотенной службе» за счет доходов со своих поместий несли службу 3 дворян и детей боярских из Ельца, 3 – из Козлова, 19 – из Ливен и 46 воронежцев. Рейтарские и солдатские полки состояли из 10 рот, но их численность варьировалась в зависимости от фактической численности конкретных военно-служилых страт, составлявших конкретный полк. Командный состав полков насчитывал 34 офицера: полковник, подполковник, майор, 7 ротмистров (в солдатских полках – капитан), капитан-поручик, по 10 поручиков и прапорщиков, полковые квартирмейстер, обозный и адъютант[15]. Рейтарские полки состояли из дворян и детей боярских. Рейтарский полк полковника Петра Стромичевского насчитывал 999 копейщиков и рейтар (здесь и далее численность полков без учета 33 офицеров): 738 из Ельца, 50 из Землянска, 210 из Лебедяни и один – из Костенска. В полку полковника Ягана Фанфенекбира должно было быть 1047 чел.: 520 козловцев и 527 ефремовцев. В полку полковника Андрея Цея – 1097 чел.: 300 ливенцов, 100 воронежцев, 210 чернян, 367 данковцев, 25 короточан и 95 чернавцев. Особенностью солдатских полков, формировавшихся в южных регионах (Белгородский разряд), было большое количество беспоместных и пустопоместных дворян и детей боярских, которые были неспособны нести рейтарскую службу (лошадь и холодное оружие рейтары приобретали самостоятельно), и были записаны в солдаты. Кроме них в солдатских полках также служили даточные из государственных крестьян, а также «городовые» служилые люди (стрельцы, казаки, пушкари и «люди пушкарского чину»), которых поочередно привлекали для походной службы (обычно третями). Отдельную военно-служилую страту составляли бывшие солдаты Московских Выборных солдатских полков, которые за свою службу были наделены земельными наделами, но были обязаны нести солдатскую службу. В солдатском полку полковника Ивана Франка несли службу 1437 ельчан (1245 «ис детей боярских», 49 «выборного полку», 25 пушкарей и 118 стрельцов) и 42 детей боярских из Чернавска. В солдатском полку полковника Андрея Шниттера – 1254 даточных из ефремовских крестьян и 583 – из Землянска. В солдатском полку полковника Тобиаса Калбрехта служили 246 чел. из Костенца («ис детей боярских»), 201 – Орла («ис детей боярских»), 523 – Усмани («ис детей боярских») и 580 – Лебедяни (441 «ис детей боярских», 18 «выборного полку», 37 пушкарей и 84 стрельцов). Солдатский полк полковника Мартина Болдмана (Бодвина) состоял из 1646 козловцев (1619 «ис детей боярских», одного «выборного полку», 26 пушкарей) и 50 бельских детей боярских – всего 33 офицера и 1696 солдат. Полк Марко Траурнихта полностью состоял из добринцев (1309 урядников и солдат): 1238 детей боярских, 58 «выборного полку» и 13 пушкарей. В полку Елизария Кро служили 398 ливенцов (195 «ис детей боярских», 89 «выборного полку», 34 пушкарей и 80 стрельцов), 594 короточан (592 «ис детей боярских» и двое «выборного полку»), а также 44 детей боярских из Урыва и 529 – из Сокольска. В полку Ягана Барова – 343 чернян (222 «ис детей боярских», 44 «выборного полку», 11 пушкарей и 66 стрельцов), 167 – из Чернавского (142 «ис детей боярских», 12 «выборного полку» и 13 пушкарей), 142 – Талецкого (137 «ис детей боярских и 5 пушкарей), 82 – Данкова (15 «ис детей боярских», 22 «выборного полку» и 45 стрельцов) и 676 – Воронежа (601 «ис детей боярских», 49 «выборного полку», и 26 пушкарей). При этом крестьяне уездов, находившихся северо-восточнее Тамбова, как и прежде продолжали нести службу в Московских Выборных солдатских полках. В частности, в Первый Выборный полк генерала Аггея Шепелева были расписаны 1979 чел. из Тамбова, 1192 – Верхнего Ломова, 2606 - Нижнего Ломова, 501 – Наровчатского городища и 81 – Троицкого острога. Тамбовский разрядный полк был разделен на два воеводских полка, с Б.П. Шереметевым в Козлове должны были нести службу 6 чел. «сотенной службы» (по 3 дворян и детей боярских из Ельца и Козлова), два рейтарских (П. Стромичевского и Я. Фанфенекбира) и 5 солдатских (И. Франка, А. Шниттера, Т. Калбрехта, М. Болдмана и М. Траурнихта) полков – всего 10,3 тыс. чел. С его «товарищем» думным дворянином Алексеем Ивановичем Ржевским в Усмани – 65 чел. «сотенной службы», рейтарский полк А. Цея и солдатские полки Е. Кро и Я. Барова, всего 4,2 тыс. чел.[16]
Однако выделение служилых людей «полковой службы» 20 «городов» в отдельный Тамбовский разряд не повлекло за собой никаких административных изменений, и Б.П. Шереметеву не были даны полномочия административного управления (руководство городовыми воеводами, учет и несение службы служилыми людьми, сбор налогов и податей, судопроизводство и другие) этими территориями. В частности, все городовые воеводы продолжали ведаться Разрядной приказной избой в Белгороде и быть подотчетными воеводы Белгородского разряда. Таким образом, Тамбовский разрядный полк фактически являлся временным воинским соединением переменного состава.
Необходимо отметить, что «Роспись 189 г.» так и осталась проектным документом, и не была полностью реализована. Весной 1681 г. состоялось назначение воевод и полков на реальную службу, и в Тамбове с Б.П. Шереметевым должны были нести службу 3 рейтарских и 7 солдатских полков[17]- т.е. полный состав Тамбовского разрядного полка по «Росписи 189 г.». При этом остальные разрядные полки либо были собраны на службу в сильно усеченном составе (Севский и Белгородский разряды), либо вообще не были мобилизованы (остальные 6 разрядов). К лету 16981 г. война с Турцией уже официально завершилась, и опасность масштабного нападения крымских татар миновала. Собранные на службу служилые люди Тамбовского разрядного полка все лето трудились над починкой и расширением укреплений Белгородской черты в районе Воронежа и Усмани, а в середине августа были распущены по домам. А в следующем 1682 г. Белгородский и Тамбовский разряды были фактически вновь объединены в один Белгородский, который состоял из копейного, 7 рейтарских и 13 солдатских полков[18]. В дальнейшем отдельный Тамбовский разрядный полк больше не создавался, и служилые люди его «городов» несли службу в составе Белгородского разряда.
Таким образом, приведенные нами сведения позволяют уточнить тезис А.В. Чернова о создании в 1680 г. отдельного военно-административного округа – Тамбовского разряда. Опасность татарских нападений на восточный (воронежско-тамбовский) участок Белгородской черты заставило российское командование в 1680 г. и 1681 г. выделить отдельные силы для защиты российских рубежей на этом направлении, однако это решение носило временный характер, и не повлекло за собой каких-либо административных изменений в управлении данными территориями. Тамбовский разрядный полк являлся временным воинским соединением переменного состава, и отдельный военно-административный округ (разряд) с центром в г. Тамбове так и не был создан.
[1]Чернов А.В.Вооруженные силы Российского государства в XV-XVII вв. М. 1954. С. 187-191.
[2]РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Книги Московского стола. № 124.
[3]Роспись перечневая ратным людем, которые во 189 году росписаны в полки по разрядам // Описание Государственного Разрядного Архива. М. 1842. С. 72-93.
[4]Лобин А.Н.Подготовка похода на Азов: малоизвестный эпизод русско-турецкой войны 1672–1681 годов // Война и оружие: Новые исследования и материалы. Материалы Международной научно-практической конференции: В 2 ч. Ч. 2. СПб., 2010. С. 29-42.
[5]Загоровский В.П. Белгородская черта. Воронеж. 1696. С. 286-287.
[6]Загоровский В.П. Изюмская черта. Воронеж, 1980. С. 135.
[7]РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Столбцы Белгородского стола. № 950. Л. 131.
[8]Загоровский В.П. Изюмская черта. Воронеж, 1980. С. 138.
[9]Там же. С. 127-134, 140-155.
[10]РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Столбцы Белгородского стола. № 984. Л. 381-382.
[11]Там же. № 984. Л. 392-433.
[12]РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Столбцы Белгородского стола. № 1301. Л. 303.
[13]Там же. Л. 245-246.
[14]РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Столбцы Белгородского стола. № 984. Л. 340-343.
[16]РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Книги Московского стола. № 124. Л. 63-70.
[17]РГАДА Ф. 210. Разрядный приказ. Столбцы Белгородского стола. № 1555. Л. 354-357.
[18]РГАДА Ф. 210. Разрядный приказ. Столбцы Белгородского стола. № 1055. Л. 215-230.
↧